Эрвина и отец девушки остались одни, но художница не успела задать последнему ни одного вопроса. Он сдернул простыню, и Эрвина увидела нарисованный ею несколько лет назад портрет.

– Она умерла, – глухо сказал не похожий на себя мужчина и Эрвина даже не поняла в первую минуту, о ком он говорит.

Оказалось, что его дочь трагически погибла год назад – сгорела в машине. Безутешный нувориш-отец терпеливо ждал возвращения Эрвины из Европы. Когда же узнал, что она в городе, приволок портрет погибшей дочери в студию, к ужасу художницы достал огромный нож и методично располосовал полотно на куски.

– Это ты виновата в смерти моей дочери, – отрешенно сказал он в лицо дрожавшей Эрвине. – Пусть же и тебе не будет удачи больше и пусть твоя Марина станет твоим проклятьем!

Напуганная донельзя Эрвина смотрела на уничтоженную работу. Конечно, она предполагала, что ее невинная месть рано или поздно откроется, но она даже не предполагала о такой трагической развязке.

Она просто разозлилась тогда на вредную дочку! Неужели невнятный лепет бывшего возлюбленного о каком-то там родовом проклятии исполнился? Но причем здесь Эрвина? Смешно в самом деле думать, что портрет может предсказать будущее!

Но отец погибшей жены баронета придерживался другого мнения.

Как поняла Эрвина, ему очень понравился портрет дочери в царском наряде и золотом венце русской царицы, и он оставил его у себя, разместив на личной половине, не показывая широкой публике. Но однажды он пригласил на вечер старинного приятеля, которого не видел много лет. Друзья плотно поужинали, хорошо выпили, и богач решил похвастаться оригинальным портретом. На беду, его гость отлично разбирался в истории и был сильно возмущен увиденным.

– Не надо бередить память ушедших в небытие, – сказал он после небольшого колебания испуганному отцу, почти слово в слово повторив речь баронета. – Особенно тех, чья жизнь окончилась так трагически, как жизнь Марины Мнишек.

Через несколько месяцев дочь богатея попала в аварию и сгорела живьем в машине. Убитому горем отцу, который приехал на похороны, зять сообщил, что они ожидали ребенка. Таким образом, он потерял не только дочь, но и неродившегося внука.

Потрясенная ужасным известием, Эрвина не заметила, как богач покинул студию. Она потеряла счет времени и слишком поздно почувствовала запах гари.

Девушка рванулась к выходу, но не смогла открыть дверь, за ней полыхал пожар. Студия располагалась в старом деревянном здании, и пламя мгновенно обхватило постройку. Масляные краски, растворители только усилили огонь. Из окна Эрвина тоже выбраться не смогла: для безопасности на всех окнах установили решетки.

Девушка поняла, что убитый горем отец приготовил для Эрвины такую же смерть, от которой погибла его собственная дочь. Он заблокировал дверь снаружи и поджег дом. Эрвина должна была сгореть заживо, как и дочка богатея.

К счастью, пожарникам удалось вытащить из полыхавшего дома полуживую художницу. Ливень, только набравший силу к ночи, помог быстро потушить пожар. Эрвине страшно повезло – лицо у нее почти не обгорело, пропали только роскошные волосы, да упавшая балка раздробила кость ноги.

Эрвина долго провалялась в больнице. Вышла на своих двоих, но лысой и хромой. Поклонники мгновенно испарились. Заказов не стало, денег тоже. Кому охота видеть лысую калеку, рисующую твой портрет? А уж если вспомнить, что из-за ее ворожбы погибла молодая мать! Круг искусства узок и не прощает успехов и побед. Когда художник на коне, его особо не покусаешь, но уж если он свалился, то свора радостно набрасывается на поверженного.

И Эрвина вернулась в свой городок…

* * *

– Что за чушь, – гневно возмутился Мур, внимательно выслушав рассказ старухи. – Может, этот обедневший аристократ, ваш поклонник, сам и подстроил аварию? «Родовое проклятье»! Вот и придумал, как избавиться от невежественной жены и подозрения отца отвести от себя. Свалил все на вас! Уверен, что после смерти жены печальный вдовец получил жирнющий кусок.

– Может, и подстроил, – легко согласилась старушенция и лихо откупорила непочатую бутылку виски. – Только вот венчались они по личной просьбе невесты в день ее рождения, 8 мая…

– Как и Марина, – потрясенно пробормотала я, наблюдая как Эрвина щедрой рукой наполнила алкоголем три безмерных стакана.

– Дамы! – взвыл Мур. – Простое совпадение!

– Ага, – опять радостно согласилась старая художница. – А молодая жена сгорела в машине 17 июля, и пожар в моей студии случился год спустя после ее смерти и тоже – 17 июля. Еще одно совпадение, юноша?

Мур недовольно насупился и взял предложенный стакан со спиртным. Я же отодвинула бокал, больше похожий на огромное ведро, подальше от себя.

– Ваш барон сам подстроил аварию, – раздраженно выдал Мур, в один глоток покончив с содержимым бокала. – Слепому же видно, Эрвина! Вы – умная женщина и поверили в подобный бред?

– Мур, – тихо заметила я. – Пускай баронет убил жену. А ее отец что, специально ждал целый год до 17 июля, чтобы поджечь студию Эрвины?

Старуха выжидающе уставилась на Мура.

– Ну, хорошо. Допускаю – не совпадение. Дальше что?

– А держитесь от нее подальше, вот и все, – миролюбиво ответила старуха. – Злая она была, ваша Марина. И дух ее неуспокоенный, не нашедший покоя, мстит всем, кто осмеливается тревожить ее память.

– Но позвольте, Эдвина, – влезла я, вспоминая историю толстого Эда. – Судя по другим рассказам, Марина была несчастной женщиной, которую убили во время боярских распрей, чтобы не дать ее малолетнему сыну взойти на престол…

– Присмотрись к ней, – прервала меня старуха, подошла к портрету и ткнула сморщенным пальцем прямо в лицо Марины. – Что видишь?

Я нехотя опять повернулась к портрету.

Если на некоторое время забыть о страдающем Лице, то что я видела? Парадный портрет очередной государыни: пышное одеяние, царский венец, громоздкие перстни, каплеобразные жемчужные серьги. Слева – Московский Кремль. Справа – православная икона. Правда, какая-то непонятная, не классически выдержанная, странная и темная, а так все атрибуты власти и состоятельности на лицо.

Но это только на первый взгляд. Чем внимательнее всматривалась я в портрет, в его сумрачно-лиловый фон и темный, странный лик святой или святого на иконе, тем сильнее ощущала неясную тревогу.

Гасли сумерки над Кремлем и длинные тени струились от Успенского собора. Эти тени как темные щупальца спрута обволакивали молодую женщину, и уже не высокомерие, а страх плескался в ее удлиненных полуприкрытых глазах, а держащие зеркало с пламенеющим в нем Лицом руки казались сведенными жестокой судорогой. Марина в необъяснимом ужасе всматривалась в сгустившиеся сумерки дня и видела там то, чего не мог видеть никто другой.

Я вопросительно перевела глаза на Эрвину. Старуха утвердительно кивнула головой и медленно, с видимым удовольствием допила свой бокал.