— Искала. Дошла до парка культуры и запуталась. Наш Алёша не простой мальчик, особый.

— Почему вы думаете, что особый?

— Потому что думаю. Он уже сейчас говорит по-индонезийски, учит английский, рисует, катается на коньках, играет на арфе с учительницей, считает… до ста…

— Умеет ли он мыть посуду?

— Умеет ли он помогать по хозяйству?

— Вы что, смеётесь? Ни капельки. У него же бабушка есть. Мы его в учёные готовим, а не в домработницы.

Ребята позадавали ещё несколько вопросов и ушли в класс совещаться. Возникло несколько версий. Резко выступил Олейников:

— Я думаю, его украла иностранная военщина. Утечка мозгов. Им нужны учёные и таланты.

— Нужен он этой военщине! — решил Готовкин. — Подумаешь, ценность, считает до ста!

— Если бы умел варить и стирать, его могли бы украсть студенты, — предположила Маша Филипенко.

— Зачем? — ахнул Аксёнов.

— В целях использования по хозяйству. А раз он ничего не умеет, я думаю, никому он не нужен. Скорее всего, заблудился где-нибудь в городе. И на вокзале живёт среди добрых людей.

Но Олейников настаивал на военщине:

— Если бы он заблудился, он бы уже давно разблудился. Его украли, чтобы на что-нибудь обменять. На какого-нибудь американского Штирлица.

— Ладно, — сказала Маша. — Мы проверим все версии.

Она вернулась в кабинет директора к Александре Семёновне:

— У вас есть фотография мальчика?

— С собой нет. Дома сколько хочешь.

— А мы для вас нашли служебное помещение, — сказал профессор Баринов. — Недалеко отсюда.

— В районном отделении милиции, — сказала Гуля Курбановна. — Действуйте, ребята. Директор школы на три дня освободил вас от занятий.

— Ура! — завопили школьники.

Они немедленно попрощались с Екатериной Ричардовной, накинули пальто и куртки и помчались в служебное помещение. Это было в районном отделении милиции, во дворе. Окна в сад. Серьёзные молодые милиционеры на них посматривали, но ни о чём не спрашивали.

Ребята уселись на деревянных диванах вдоль стены и стали совещаться.

— Ты по-прежнему настаиваешь на военщине? — спросила Маша Филипенко Олейникова.

— По-прежнему. И ещё сильнее.

— Тогда отправляйся к Александре Семёновне на место проживания объекта и проведи у неё весь день. Будешь жить как Алёша, от «Пионерской зорьки» до «Спят усталые игрушки». Тогда ты сможешь выяснить, где удобнее всего его было похитить.

Валера Готовкин, пока шёл этот разговор, внимательно рассматривал служебное помещение. Это был наполовину кабинет, наполовину склад. В углу стоял сейф, запертый на все замки. Там, наверное, хранили оружие… На полках лежали сияющие новенькие мегафоны-громкоговорители, на полу стояли запрещающие знаки, лежали веники и метёлки. А на окне были сложены радиопереговорные устройства.

Валера немедленно схватил два таких устройства и стал их налаживать на разговор. Он двигал рычажки на обоих аппаратах в разные стороны и смотрел, что получается.

Сначала аппараты молчали. Потом в одном что-то щёлкнуло и сказали:

— Вы слушаете «Голос Америки» из Вашингтона. Передаём интервью с президентом Рейганом.

Валера испугался и закрутил ручку в другую сторону. Там сказали:

— Вы слушаете «Маяк». Передаём новости. Президент Рейган дал интервью…

Потом стали слышаться голоса всех московских таксистов:

— Водители машин в районе Покровско-Стрешнего! Просьба подъехать к ресторану «Охотничий домик». Там разъезд свадьбы.

— Машины, следующие на «Сокол» или в аэропорт Домодедово, заберите пассажиров из такси сорок четыре — двадцать. Они опаздывают на самолёт.

Потом раздался настороженный голос мужчины-водителя:

— Галочка! Галочка! На перекрёстке у Белорусского и часового завода стоит милицейская патрульная машина. Штрафуют за превышение скорости. Прими меры! Предупреди всех наших!

— Принимаю меры! Всем-всем машинам, следующим в районе Белорусского вокзала. У часового завода скрыта милицейская машина с радаром. Будьте осторожны. Не превышайте скорости в этом месте.

Валера дальше покрутил ручку, и стали слышны голоса милиции:

— Алло! Сто тридцатый говорит. Вы на Маяковке, к вам движется машина марки «Жигули» с превышением скорости. Номер МОЦ шестьдесят четыре — двадцать четыре. Задержите и проверьте документы.

— Алло! Задержали и проверили. Это журналист Щекочихин… из «Литературки». Спешит на встречу, на лекцию в рабочий клуб. Лекция бесплатная… Мы его отпустили.

Наконец Валера сумел настроить эти два аппарата на взаимную работу. Они ловили только друг друга. И по ним стало можно разговаривать, как по телефону.

Один аппарат оставили в служебной комнате, где сидела Маша Филипенко, а второй дали Диме Олейникову. И он отправился с ним к Александре Семёновне проводить день, как проводил его похищенный мальчик с индонезийским отчеством Алёша Воджаевич.

Через некоторое время из Машиного аппарата донеслось:

— Алло! Алло! Я — Дима. Вернее, я — Чайка! Прибыл на место проживания объекта. Гражданка Александра Семёновна настаивает на укладывании в дошкольную кровать. Производить укладывание?

— Алло! Алло! Я — Маша. Вернее, я — Майка. То есть Чайка. Нет, нет… просто Сокол. Я — Сокол. Производите укладывание. Спокойной ночи!

— Стой! Стой — закричал Валера Готовкин, прыгнув к переговорнику. — Я — заместитель Сокола. Я — Сокольник. То есть Соколик. Позови к аппарату бабушку.

— Бабушка, бабушка, вас свекольник к аппарату зовёт.

— Я — бабушка. Я — бабушка! Я — Буревестник. Я у аппарата.

— Не было ли каких записок и писем за это время?

— Сейчас посмотрю в почтовом ящике.

Все ребята в служебной милицейской комнате ждали. Наконец послышалось:

— Я — бабушка… Я — бабушка. То есть я не бабушка, я — Буревестник… Есть записка.

— Прочитайте! — закричал Соколик. Он же Валера Готовкин.

— «Палажите… плиту…» Алло! Алло! Эта записка написана по-английски!

— Что я говорил! — закричал за спиной у Буревестника Чайка — Олейников. — Записка написана на иностранном языке. Значит, его похитила военщина.

— Смирно! — скомандовал ему по радио Готовкин. — В кровать шагом марш! Производи укладывание. А за письмом мы сейчас пришлём сотрудника.

Сотрудником оказалась Надя Абдурахманова. Она немедленно пошла за запиской. И скоро вернулась с ней.

— Там его спать запихнули. То есть её.

— Кого её?