— Чет, ради Бога!

Мы остановились за пальмой перед подковообразным мотелем. На парковке стояли две машины: красная с откидывающимся верхом и темный седан.

— Черт возьми! — вырвалось у Берни.

В тот же миг дверь номера открылась, и оттуда вышла жена Марвина Уинклмана; жена, если развод еще не состоялся, — деталей дела я в голове не держал. Невысокая, светловолосая, пышная, по имени, если не ошибаюсь, Бобби Джо, она шла впереди Малькольма, который повязывал у себя на шее галстук.

— Чтоб ты им удавился, — процедил Берни. Я приготовился смотреть, но удушения не произошло. Пока парочка шла к своим машинам, мы быстрехонько отвалили, а удушение Малькольма, видимо, было отложено на будущее.

Я прекрасно знаю, что ноги находятся внизу и на них стоят и ходят. Когда Берни говорит «к ноге!» — что ему вовсе не обязательно делать, — я подхожу к нему вплотную. А уши на голове, которая наверху. Как же можно стоять на ушах? Голова всегда выше ног, если только человек не перевернулся, как это случилось с бандюганом по имени Наджет Болитерри, который хотел удрать от нас через верхнее окно на лестничной площадке, а в итоге повис вниз головой, запутавшись в связанных простынях. Леда только что сказала, что Малькольм стоит на ушах. Что она имела в виду? Что он тоже висит на связанных простынях? Дальше этого я в своих рассуждениях не продвинулся.

Мы угодили в пробку, которая совсем не двигалась, — из тех пробок, когда водители вылезают из машин и всматриваются в даль. Берни позвонил Сьюзан.

— Привет, это я. Ты на месте? Получила мое сообщение? Я насчет «Драй-Галч»? Надеюсь, ты дожидалась там не слишком долго. Я…

Сьюзи подняла трубку, и ее голос раздался в динамике.

— Три часа.

— О! — пробормотал Берни.

— Но это в последний раз. — Ее голос доносился из динамика, но раньше я никогда не слышал, чтобы он так звучал. У Сьюзи один из моих любимых голосов — такой, словно ей нравится говорить, — я с удовольствием позволяю ему себя обволакивать. Но на этот раз он звучал совершенно иначе — невыразительно, даже как-то холодно.

— Я же сказал, извини, — повторил Берни.

— Слышала, — отрезала Сьюзи. — И знаю, что такое заниматься расследованием. Но начинаю понимать, что ты еще не готов.

— Не готов на что? — Сзади посигналили. Машины тронулись с места. Берни включил передачу, но не как обычно — послышался неприятный скрежет.

— Я тебе скажу, на что, — ответила Сьюзи. — На то, во что могли бы превратиться наши отношения.

— О! — повторил Берни. Я не очень разобрался в смысле его восклицания, только знаю, что, когда напарник говорит «о!», это всегда значит, что дела идут не очень хорошо.

— Как бы ты это определил?

Сзади раздались новые гудки. Берни надавил на педаль газа, но, наверное, не рассчитал сил, и мы резко скакнули вперед.

— Что?

Голос Сьюзи стал еще холоднее.

— Что происходит сейчас между нами.

— Между нами? — переспросил Берни. — Ну, между нами все хорошо.

— Хорошо?

— Да.

— А если поточнее?

— Поточнее? Даже очень хорошо.

— Мне пора на встречу, — заявила Сьюзан. — Когда тебе придет в голову определение получше, не стесняйся, звони.

— Но…

Щелк. Связь прервалась.

— Господи, — возмутился Берни. — Что же это делается?

Мне нечем было ему помочь.

— Я хотел сказать, — он стал снова рыться в перчаточнике, но на этот раз безрезультатно, — что все здорово. Очень, очень здорово. Разве может быть лучше? Мне всегда очень хорошо, когда я рядом с ней. Ей даже не надо ничего говорить, но и когда она говорит, мне это тоже нравится. Боже праведный! От одного ее присутствия мне хочется стать лучше. — Он запустил руку под сиденье, но обнаружил только ручку, сломанную коробку для компакт-диска, крышку от кофейного стакана, но ни одной сигареты. — Так что, черт возьми, каких слов она ждала от меня?

Я понятия не имел. В моем мире, у нашей, как выражается Берни, нации внутри нации, все происходит иначе. Возьмите хотя бы памятный вечер, когда я услышал вдалеке лай той подруги, а потом обнаружилось, что она лаяла не так уж и далеко. Я домчался мгновенно. Она находилась за забором, хотя и высоким, но недостаточно. Именно так. Мне всегда нравилось прыгать, а в тот вечер, после энергичного спринтерского забега, — в особенности. Она стояла и смотрела сквозь сетку, как я поджимал для прыжка лапы. А затем…

Зазвонил телефон.

— Сьюзи? — спросил Берни еще до того, как нажал кнопку.

Оказалось, что это была не Сьюзи. Голос в трубке принадлежал Рику.

— Сообщаю новости, — начал он. — Пришел отчет о вскрытии Делита. Причина смерти… — В трубке раздался шелест страниц… — Некротический… тут всякие заумные слова… шок, вызванный ядом змеи… опять бла-бла-бла… попавшим в организм в результате укуса в правую руку.

— Значит, он умер от змеиного укуса?

— Ты, я смотрю, еще не потерял способности быстро ворочать мозгами.

— Никаких других следов насилия?

— А разве укуса не достаточно? — удивился Рик. Берни не ответил. — Больше ничего. Укус — и точка.

— Спасибо.

— Не за что. Кстати, говорил с этим коротышкой из семьи воздушных гимнастов Филипофф — Олли. Ты не в курсе, они пользуются страховочной сеткой?

— Да. А что?

— Просто интересуюсь.

— Почему?

— Мне кажется, с сеткой — большая разница. Как между поцелуем и старым добрым траханьем.

— Надо об этом подумать, — ответил Берни. Только не мне. Я что-то пока не просек, о чем они толкуют. — Ты об этом разговаривал с Олли? О сексе и полетах на трапеции?

— Нет, — уточнил сержант. — Мы обсуждали его отказ.

— От чего?

— От той байки, которой он тебя нагрузил. О восемнадцатиколесном трейлере с четырьмя розами на борту, будто бы выезжавшем из задних ворот ярмарочной площади.

— Байки? Ты о чем?

— Чистый вымысел, Берни. Олли все придумал.

— На кой черт это ему понадобилось?

— Говорит, что испугался.

— Чего?

— Тебя и Чета.

— Ерунда.

— Утверждает, ты так грозно насел на него… Только не надо меня убеждать, что подобного никогда не бывало. Плюс у него природный страх перед собаками.

Ну и ну! Рик считает, что Олли меня испугался. Ничего подобного! Да, он не трепал меня по холке, не пытался погладить, но когда люди боятся меня или мне подобных, я всегда это знаю. Олли не испугался.