Вот уж неправда: Берни самый умный из людей.

— Может, послать ей цветы? — мучился он. — Или купить какой-нибудь подарок? Но ей так трудно угодить. Вот, например, она совсем не носит серьги, которые я ей подарил. — Серьги? Я пытался вспомнить. Это те, что светятся в темноте?

Взгляд Берни упал на мигающий сигнал автоответчика, и он нажал кнопку.

«— По-прежнему не берете трубку? Неужели даже при том, что я дал вам задаток…»

Напарник выключил запись.

— Уинклман — наша головная боль. Да, Чет, большая головная боль.

Тот малый с худющими ногами и зачесанными на лысину волосами? Что-то непохоже. Джокко — вот наша настоящая головная боль.

— Чет, ты по какому поводу лаешь?

Джокко вынюхивал возле нашего дома, вот по какому.

— Успокойся, старина. Хочешь «Молочную косточку»?

Забавная штука жизнь. Только что у меня и в мыслях не было просить «Молочную косточку». А теперь я не мог ни о чем другом думать. И вскоре ее получил.

— К этому делу надо подойти по-хитрому, — сказал Берни.

Я понятия не имел, что он имеет в виду. Мы прыгнули в машину, и я на ходу проглотил последний кусочек.

Вскоре мы свернули в поместье Хай-Чапаррель, самое приятное поселение во всей Долине, как его часто называла Леда. У нее с Малькольмом там большой дом, в котором теперь живет Чарли, когда не приезжает к нам, что случается не часто.

Мы остановились напротив здания с колоннами, большими окнами, балконами и простиравшейся до бесконечности лужайкой.

— Сохранился всего один водоносный слой, — буркнул Берни, когда мы вылезли из машины и пошли по обсаженной цветами извилистой дорожке. — Почему люди никак не могут это уяснить? — Он нажал кнопку звонка.

Дверь отворилась, и на пороге появилась разговаривающая по мобильному телефону Леда. При виде нас ее брови удивленно изогнулись, если, конечно, в ее случае можно говорить о бровях, учитывая то, как она орудует пинцетом, или по крайней мере орудовала, пока мы жили вместе.

— Сто девяносто на нос, и вы утверждаете, что мы не получим на десерт сабайон[8]? — возмущалась она. Немного послушала скрипучий голос в трубке и перебила: — Стоп, стоп, стоп! — Ее голос, как бывало в прежние времена, взлетел. — Пройдитесь еще раз по цифрам и перезвоните; только учтите: вы должны дать мне другой ответ. — Леда выключила аппарат. — Поставщики разоряются по всей чертовой Долине и при этом еще кочевряжатся.

— Что такое «сабайон»? — спросил Берни.

— Ты не знаешь, что такое «сабайон»? — заморгала Леда. — Кстати, что ты здесь делаешь? — Она посмотрела на часы, маленькую блестящую вещицу, напомнившую мне о прискорбном инциденте со мной и ее кожаной шкатулкой для драгоценностей, который произошел незадолго до их развода. — Чарли еще нет дома, и сегодня не выходные. Хотя даже если бы были выходные — это не твои выходные.

— Справедливо, — кивнул напарник. — Но мы были здесь неподалеку, и я подумал, почему бы не заехать и не узнать, как ты живешь.

— Узнать, как я живу? Ты, часом, не бредишь?

— Ха-ха. Отличная шутка.

— Берни, неужели ты считаешь, что у меня есть время выслушивать твой сарказм?

— Никакой это не сарказм, — возразил напарник. — Меня всегда восхищало твое чувство юмора.

— Ты это восхищение умело скрывал.

— Ха-ха. Вот опять.

Наступило молчание. Я был готов к тому, что дверь захлопнется перед нашим носом, как случалось не раз. Леда встретилась взглядом с Берни, а затем — какая неожиданность — рассмеялась. А за ней Берни. Когда я в последний раз наблюдал нечто подобное? И было ли такое вообще?

— Ну так как ты поживаешь? — спросил мой напарник. — Наверняка вся в стрессе от этой подготовки к свадьбе.

— Очень слабо сказано.

— Уверен, все пройдет великолепно.

— Спасибо. Боже, ты же не рассчитываешь на приглашение?

— Нет, нет и нет. Не помышлял в самых диких фантазиях.

— Видишь ли, хочешь — верь, хочешь — не верь: хотя дела у Малькольма идут хорошо, мы стараемся свести список гостей к разумному. Есть такое понятие — перегнуть палку. Кроме экономии и всего остального, это еще дело вкуса.

— Согласен. Напомни мне, чем занимается Малькольм.

— Программным обеспечением.

— А если конкретнее?

— Это очень сложно: лицензированием, Китаем, интегрированными прогами.

— Интегрированными прогами?

— Нет времени объяснять. Ты рад насчет алиментов?

— А что с алиментами?

— После нашей свадьбы тебе их больше не придется платить.

— Я об этом как-то не задумывался, — ответил напарник.

— Неужели?

— Нет.

— Знаешь, Берни, ты изменился.

— В каком смысле?

— Скажу так: если бы у нас с Малькольмом все не сложилось настолько великолепно, как бы это дико ни звучало, я могла бы тешить себя мыслью… и поставим на этом многоточие.

Точку, точку, точку? Интересно, Берни понимал, о чем она говорит? Не могу сказать. Он потупился, стал смотреть на носки ботинок и как-то странно зашаркал ногами.

— Безумие, — проговорил он. — То есть безумно здорово, как у вас получилось с Малькольмом. Он с таким же энтузиазмом готовится к свадьбе?

— Спрашиваешь. На ушах стоит. Видел мое обручальное кольцо? — Прежде чем я успел представить, как можно стоять на ушах, Леда вытянула перед Берни руку.

— Ух ты, — восхитился тот.

— Сорок штук. Первым делом носили к оценщику.

— Ух ты, — повторил Берни.

О чем они толковали? Я понятия не имел. В доме зазвонил телефон.

— Это он, — сказала Леда.

— Оценщик?

— Разумеется, нет. Малькольм. Он отлучился по делам.

— В таком случае…

— До свидания, — бросила она. — И вот еще что, Берни… спасибо.

— Пожалуйста…

Дверь перед нами закрылась, но не с треском, а плавно. Мы сели в машину. Берни порылся в бардачке, нашел на самом дне измятую сигарету, закурил, затянулся и выпустил большой клуб дыма. Я знал, что он пытается бросить курить, но какой же приятный запах — я не выдержал и тоже вдохнул.

— Свадьба должна состояться, — проговорил напарник. — Более того, этот чертов брак должен длиться долго-долго. Стать таким же счастливым, как… Чет, можешь вспомнить какой-нибудь счастливый брак?

Что бы это ни значило, я ничего не понял. Мы выехали из Долины и направились в пустыню. И вскоре — ведь мы неслись так быстро, что все вокруг мелькало, хотя я и не понимал, к чему такая спешка, — оказались в городке, который, как я помнил, Берни называл вшивым. Я начал чесаться — сначала за ухом, затем весь бок, затем одновременно оба, скребя себя когтями все быстрее, быстрее…