– Затяни набедренный ремень, – говорит Леннон, когда я пытаюсь рывком поднять выше рюкзак.

– Да я, по-моему, уже его затягивала.

Я останавливаюсь и воюю с ремнями. Так или иначе, но мне кажется, что на одном из них заело пряжку.

– Можно мне? – говорит он, протягивая руку.

– Э-э-э… давай.

Он подходит ближе. Я вдыхаю его солнечный запах свежей стирки. Длинные, изящные пальцы возятся с пряжкой у меня на поясе. Его руки мускулистее, чем их помнила я. Если тогда это были руки друга, то теперь – парня. От того, что он опять ко мне прикасается, возникает странное ощущение. Отнюдь не в плохом смысле этого слова. Нет, ощущение совсем другое, чем если бы я чувствовала по всему телу его руки или если бы этого хотела. Просто ко мне далеко не каждый день прикасаются ребята, сосредоточившись на проблеме, источник которой находится прямо у меня под грудью. Он даже на нее не смотрит, да я этого и не хочу. Хотеть этого, как минимум, было бы неправильно. Да будут они прокляты, эти чрезмерно активные яичники!

Успокойся, Эверхарт, говорю я себе. Рядом с ним я не могу позволить себе дать волю воображению.

Когда это случилось в последний раз, я в итоге оказалась у него на коленях на скамейке в парке. С засунутой под мою блузку его рукой.

Ремень ослабевает.

– Готово, – говорит он, – и как ты только умудрилась завязать его таким хитрым узлом?

– У меня много талантов, – отвечаю я.

Он изумленно присвистывает.

– Тогда я обяжу тебя вязать узлы на палатках.

– Не стоит. Для палаток, которые купила Рейган, никакие узлы не нужны. Они, можно сказать, самоустанавливающиеся. По крайней мере, в этом нас убеждал парень из магазина туристических товаров. Хотя, я так думаю, он просто заигрывал с Рейган. А может, разволновался только потому, что она потратила там такую уйму денег.

– Вот в это я верю. Некоторые детали твоего снаряжения просто супер. Они меня, пожалуй, даже впечатлили бы, если бы я хоть на секунду предположил, что Рейган понимала, что делала.

Резким рывком он затягивает лямку на моем набедренном ремне, и я тут же ахаю.

– Слишком туго? – спрашивает Леннон.

– Да нет, просто неожиданно. А вообще, думаю, нормально.

– Затягивать надо туго, но чтобы не было неприятных ощущений. – Он осматривает лямки у меня на плечах. – Так, вот здесь нужно подтянуть. А вот здесь – видишь? – наоборот, оставить промежуток.

Он просовывает между моей ключицей и лямкой теплые пальцы. Шевелит ими, чтобы я поняла, о каком месте он говорит, и по моей руке скатывается вниз волна дрожи.

– Тогда ослабляй, – говорю я ему.

Самым странным образом все эти методические касания воспринимаются примерно так же, как стрижка в салоне. Их можно назвать чувственными, но все же не до конца. Тебе, по крайней мере, не хочется, чтобы они такими были. Мой парикмахер-норвежец старше отца, он носит целую кучу колец, которые, когда в его руках щелкают ножницы, звучат вразнобой, хотя и парадоксально приятно. В действительности я не желаю испытывать никаких сексуальных чувств к Эйнару и уж точно не хочу, чтобы их источником был Леннон. Лучше всего вообще об этом больше не думать.

– Слушай, – говорю я, заставляя мозг сосредоточиться на чем-то другом, – теперь, когда я знаю, что некоторые безумные звуки, доносившиеся минувшей ночью, издавали Рейган и Бретт, мне немного легче воспринимать то, что ты говорил раньше. Я имею в виду диких животных. То есть я, конечно, знаю, что здесь все будет по-другому, но…

– Не просто по-другому, – говорит он, переходя к лямке на другом плече, – а совсем по-другому. Но совсем неплохо, если это то, что тебя беспокоит.

– Если честно, то я страшно боялся, когда впервые в одиночку заночевал в глубине территории заповедника. И был до такой степени уверен, что за мной явятся волки, что чуть не обмочился прямо в спальном мешке.

Я издаю удивленный смешок:

– И как же ты, скажи на милость, справился с этим страхом?

– Знание – великая сила. Я выяснил, что волки в Калифорнии не водятся.

– В самом деле?

– Если не считать редких бродячих волков, которые порой проходят в здешних местах, то известна только одна стая – стая Шаста. Они обитают у границы с Орегоном, – продолжает он, проверяя оба моих плеча. – Ну, как теперь? Лучше?

И правда лучше. Причем намного. Рюкзак воспринимается не столько наказанием, сколько дополнением к телу. Все такой же тяжелый, но теперь я с ним справиться могу.

– Кто бы что ни говорил, но от волков в этом заповеднике мы застрахованы. Здесь больше шансов встретить оборотня.

– Ну да, тебе бы это понравилось, не так ли, Брэм Стокер?

– Он писал о вампирах.

– Да какая разница.

– Тебе так нравится, когда ты не права? – спрашивает он.

– Мне нравится, когда ты так лицемерно защищаешь существ, существующих исключительно в воображении.

– Я с превеликой радостью буду защищать любых существ, так или иначе связанных с лесом, – посмеивается Леннон. – Оборотней, снежного человека, ну и конечно же вендиго – духов-людоедов, которые, отведав человеческой плоти, превращаются в зверей. Но не переживай. Ты будешь рада узнать, что вендиго в Калифорнии тоже не водятся. Так что можешь не беспокоиться – это чудовище-людоед не сожрет тебя на ужин посреди ночи.

– Классная у тебя получилась речь, – говорю я, – спасибо, что развеял мои страхи.

Он улыбается мне сверху вниз теплой мальчишеской улыбкой, которую я когда-то знала и так любила, и внутри у меня все трепещет.

– Я, Зори, живу, чтобы устраивать тебе кошмары.

– Эй, – добродушно выражаю недовольство я, – не очень-то мило с твоей стороны.

– Я бы даже сказал, совсем не мило, – отвечает он, все так же смеясь.

Тепло этой его улыбки я ощущаю еще долго после того, как он поворачивается, чтобы догнать нашу группу.

Еще через несколько минут следующего этапа нашего перехода неприметная тропа уходит вверх, и нам приходится с натугой взбираться на холм – каменистый, сухой и неприятно теплый, потому как, чем выше мы поднимаемся, тем больше растет температура. Однако где-то на его середине мы входим в лес красных пихт. Их ветви отяжелели от шишек, они помогают спрятаться от жары, но не в состоянии сделать что-либо со склоном. Идти в походе по ровной местности совсем неплохо, но вот взбираться наверх, когда тебе в подошвы обуви вонзаются камни, сущее наказание, которому подвергают только проклятых грешников. Я сосредоточиваю все внимание на медвежьем колокольчике Леннона. Его позвякивание, равно как и звон, которым ему отвечает мой собственный, странно убаюкивает, этот успокоительный ритм помогает мне ставить одну ногу впереди другой.