– Вас уже ждут, – кашлянув, сказала она.

В коридоре было темно, где-то горела свеча. Гробовую тишину нарушал лишь шелест льняного платья горничной и шорох летучих мышей, копошившихся под потолком. Мы поднялись по лестнице с коваными перилами на второй этаж. Темнота. Лишь тусклый лунный свет пробивался сквозь узкое окно. Горничная постучала в дверь, совершенно незаметную во мраке ночи. Дверь медленно и бесшумно отворилась, и горничная подтолкнула Рива вперед. В свете одинокой свечи в массивном кованом подсвечнике все в комнате казалось пурпурно-оранжевым. За столом, в кресле с высокой спинкой сидел мужчина.

– Доброй ночи, господа, – улыбнулся он, обнажив маленькие клыки.

Он указал на кресла, стоявшие перед столом. Рив уселся в одно из них. Я остался стоять в стороне. Это был его звездный час. Я здесь только для наблюдения.

– Не присоединитесь ли вы к моей скромной трапезе? – мужчина взял со стола бокал с темной, похожей на вишневый сок жидкостью.

– Благодарим, но как-нибудь в другой раз, – отказался Рив. – Мы здесь по поручению Генриха Штайнберга, господин Гашпар.

– Я слышал о замыслах Штайнберга, – с видом истинного гурмана Гашпар отпил глоток из бокала. – Зря вы отказываетесь, – нотки сожаления прозвучали в его голосе. – Но знаете, что странно? – он подался вперед. – Вампиров изгнали из Ада.

– Теперь же мы хотим, чтобы вы вернулись. И заметьте, – Рив сделал ударение на последнем слове, – пока мы просим по-хорошему.

Я знал, что графу сейчас вспомнился разрушенный до основания, дымящийся особняк с обугленным трупом Эй Джи – одного из богатейших Лисов – застрявшим в печной трубе, вспомнился ему и бутерброд из дорогих лимузинов Кэша – главного бэра Европы – в его гостиной, и ночной заплыв гидрофобов в Атлантике.

– Вы не оставляете нам выбора, – медленно выговорил он, – Генрих Штайнберг ведет решительную политику. Или может ее ведет Вальтер Рит? – он прищурил глаза и взглянул на меня, – а может быть, вы? – он испытующе посмотрел на Рива.

– Согласитесь, главное не метод, главное результат, – Рив поднялся, – Мы больше не станем отрывать вас от ваших дел. Я рад, что мы смогли договориться, – он кивнул на прощание, и мы вышли из комнаты.

Когда мы отъехали от поместья на приличное расстояние, Рив шумно выдохнул, откинулся на спинку сидения и развязал галстук.

– Ты молодец, учишься, – подбодрил я его.

– Гашпар – крепкий орешек, – сказал он.

– Но он не дурак, противостоять всем силам Тьмы.

– Надеюсь, – Рив покачал головой, – иначе уничтожить его будет не просто.

В следующий раз я оказался в «Самуме» уже в начале лета. Была пятница, и я едва нашел свободный столик. Я посмотрел вокруг и глубоко вдохнул. У «Самума» был свой особый и неповторимый запах: дорогих сигар, дорогих духов, дорогих вин и дорогих блюд. Кажется, я начинал понемногу входить во вкус от того, что я был частью этого мира. Вскоре ко мне присоединился Рив. Он поздоровался и сел рядом. Он был слегка расстроен и чем-то озабочен. Рив достал планшет и стал что-то очень быстро писать. Какое-то время я наблюдал за ним, а потом спросил:

– Как дела?

– Не особо, – отмахнулся он, – несколько крупных исков против корпорации Штайнберга от людей. И один от Фемиды…

– От Фемиды, которая… – я показал пальцем вверх.

– Она самая, – Рив отложил планшет и потер лоб, – ума не приложу, как доказать ей, что мы не нарушаем закон. – Он побарабанил пальцами по столу.

– Рано или поздно это должно было произойти, – произнес я.

– Да! – воскликнул он, схватившись за голову. – Но лучше поздно, чем рано!

Он поставил локти на стол, запустил руки в волосы и начал покачиваться взад и вперед.

– Ты работаешь на износ, ты когда-нибудь вообще отдыхаешь? – спросил я, наблюдая за ним.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд был абсолютно бессмысленным.

– Естественно, к чему это? – спросил он после небольшой паузы.

– Выглядишь устало.

– Время такое, – он потер виски, – нам выпала большая честь представлять интересы Генриха Штайнберга.

– Штайнберг и его интересы никуда не денутся, – усмехнулся я. – А ты заработаешь инфаркт в свои двадцать сколько…

– Мне приятна твоя забота, – ответил он, и его голос звучал искренне, – но я на пороге величайшей карьеры и я не могу останавливаться сейчас, я должен. Не только ради себя, но и ради дяди Генри.

Ради дяди Генри. Такая наивная и милая преданность дяде Генри. Я хотел было отпустить парочку язвительных комментариев, но не стал. Настанет день, и он взглянет по другому на дядю Генри и на мир, который тот пытается строить или рушить. Смотря, с какой стороны посмотреть.

Вечернее солнце скрылось за горизонтом. В комнате стало темно и как-то сразу похолодало. Я лежал на диване, уставившись в потолок. Полгода я работал двадцать четыре часа семь дней в неделю и теперь чувствовал невероятную усталость. Я натянул плед на ноги и, потянувшись, повернулся на бок. Сегодня вечером мне не хотелось идти в «Самум».

Неожиданно совсем рядом что-то тяжелое с грохотом упало и покатилось по полу. «Вальтер!» – крикнул кто-то и снова запнулся, послышался звон бьющегося стекла. Зажегся свет. «Вальтер!» – Рив поднял антикварный арабский столик и стал собирать осколки вазы из розового стекла. Я сел на диване и, молча, потер подбородок.

– Эта ваза стоила бешеные деньги на черном рынке, – произнес я.

– Я куплю тебе новую, – Рив поднялся. – Собирайся, Вальтер, мы едем в Россию.

Хм… Штайнберг метил не только высоко, но и далеко. Переманить на свою сторону темные силы из далекой и загадочной России было слишком амбициозно даже для меня. Но раз он поручал выполнение этого задания мне и Риву, мы не должны были его подвести. По крайней мере, он должен был так думать.

Самолет приземлился в московском аэропорту с небольшой задержкой. Летнее солнце стояло в зените и немного припекало. Водитель такси, который, как мне показалось, не говорил даже по-русски, согласился довезти до центра города, где у нас был забронирован отель. Дорога показалась мне бесконечной. Серые проспекты и серые дома тянулись нескончаемой вереницей. По радио играла музыка. Ее восточные мотивы напоминали мне те бесконечные дни в Каире, когда я обитал где-то между жизнью и смертью. Я бился в агонии, и временами боль была настолько невыносима, что я мечтал о том, когда же настанет этот чудесный миг, и я перестану ее чувствовать. Рядом со мной не было никого, кто мог облегчить мои страдания или хотя бы просто сказать, что все будет хорошо. Как же нам все-таки важно верить в то, что все будет хорошо. Даже если мы знаем, что не будет.

Я посмотрел на Рива. Он безучастно смотрел на проносящиеся за окном улицы. Я тоже выглянул в окно и обнаружил, что однообразные безликие многоэтажки закончились, и мы проезжали мимо старинных домов с колоннами, скульптурами и львами по фасаду. Правда, то здесь, то там между ними вырастали современные стеклянные монстры или серые коробки советской эпохи, в Восточной Европе таких еще полным-полно. Такси завернуло в маленький переулок и остановилось у входа в отель. Я отдал таксисту сотню евро и, судя по его реакции, этой суммы было более чем достаточно за его работу.