Мило вновь кивнул и уткнулся в подушку, однако Джоанна могла поклясться, что видела, как перед этим у него на лице появилась что-то очень похожее на счастливую улыбку.

– Спокойной ночи! Хорошего сна вам обоим, – сказала она, склоняясь над мальчиком и целуя его в висок.

Затем взяла подсвечник и вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Но прежде чем пойти спать, она опустилась на колени и мысленно обратилась к Богу и его ангелам, горячо благодаря за ниспосланное чудо.

Палата лордов, Лондон.

15 февраля 1819 года

– Гай? Гай! Проснись же ты, наконец, парень, – шептал Рэндольф, граф Тревельян, толкая друга локтем в бок. – Ты выступаешь следующим.

Гай тряхнул головой, возвращаясь к реальности. Нет, он не спал. Он вряд ли смог бы уснуть, даже если бы очень захотел. Все его мысли в последние время были обращены к Вейкфилду. О том, как там живут контесса ди Каппони и его сын, он думал постоянно.

Гривз заставил себя сосредоточиться, поднялся, прочистил горло и начал говорить, все яснее осознавая, что его речь звучит сбивчиво и нелогично.

Рэндольф сообщил, что именно так оно и было, шесть часов спустя, когда они обедали в Уайтхолле.

– Послушай, Гай, – сказал он, откидываясь на спинку стула и вытирая губы салфеткой, – думаю, что будет лучше, если ты откровенно расскажешь мне, чем занята твоя голова. С момента приезда в Лондон я постоянно замечаю, как тебя что-то серьезно беспокоит, и уверен, что это не выкуп этих чертовых изумрудов.

Гай лениво подцепил вилкой кусочек палтуса и отправил его в рот. Есть ему не хотелось. Откровенно говоря, аппетита не было на протяжении всех двух месяцев, которые он находился в Лондоне.

– Я пустил петуха сегодня, только и всего. Бывает.

– Ты не просто пустил петуха. Было такое ощущение, что выступаешь не ты, а кто-то другой. В твой речи не было и следа блестящей логики, которая всегда тебя отличала. Меня это тем более удивляет, потому что я видел, как тщательно ты готовился к выступлению. Не хочу давить на тебя, но, поверь, я действительно беспокоюсь.

– Полагаю, это все из-за того, что моя голова занята не этим. Майлз не очень хорошо себя чувствует.

– О боже! Что же ты раньше не сказал? Ты же знаешь, как я люблю своего крестника. Что с ним? Не легкие, надеюсь?

– С легкими, слава богу, все нормально. Хотелось бы только, чтобы он лучше ими пользовался, – ответил Гай, откладывая нож и вилку. – Он совсем не разговаривает, Ран. Не разговаривает, не играет, не делает вообще ничего, только смотрит в окно день и ночь. И ни я, ни кто другой не знает, что с ним делать.

В устремленном на него взгляде Рэндольфа мелькнул ужас.

– Ты имеешь в виду… что он…

– Нет, он не умалишенный, если ты об этом подумал. Он просто… как бы отстранился от мира. Молчит. Не контактирует ни с кем. Думаю, Майлз очень скучает по матери, ее смерь настолько шокировала его, что он никак не может оправиться.

– О, наверное. Но бедный ребенок был жертвой ее постоянных истерик, и я не думаю, что ему сильно их не хватает.

– Ммм. – Гай в задумчивости покрутил бокал. – Мне тоже всегда казалось, что сыну было не по себе, когда Лидия буквально душила его в объятиях. Но теперь не исключаю, что это не так. Они действительно могли быть так сильно привязаны друг к другу, как она утверждала.

– Прошу прощения, но твоя жена столько всего утверждала, что все быть правдой просто не может.

Гай кивнул:

– И все-таки первопричиной отстраненности Майлза была его тоска по матери. Другое дело, что я сам еще более ухудшил ситуацию. После смерти Лидии я нанял для него няню. И, как недавно понял, это был самый худший выбор, который я когда-либо делал. Эта ужасная женщина применяла совершенно варварские методы воспитания. Во время ее работы у нас Майлз и перестал разговаривать. Хотелось бы знать, это самый худший результат ее воспитания или было еще что-то пострашнее.

– А кто сейчас приглядывает за Майлзом? – спросил Рэндольф, жестом приказывая официанту подлить вина.

Гай провел рукой по лицу, размышляя о том, как рассказать другу эту часть истории, чтобы тот правильно понял.

– Эй, дружище! – насмешливо окликнул его Ран. – Почему ты вдруг так помрачнел?

– Я должен тебе кое-что рассказать, но не знаю, как это сделать, чтобы ты поверил. – Гай, неожиданно ощутив сухость во рту, провел языком по нижней губе. – Может быть, помнишь историю кузины моей жены – некой Джоанны Кару, которая с позором покинула Англию из-за скандального поведения, а затем осела в Италии и вышла замуж за виконта ди Каппони?

– О да… Припоминаю кое-какие разговоры. Не о ней ли говорили, как о Борджиа наших дней, которую подозревают в отравлении мужа или в чем-то в этом роде?

– О ней, – ответил Гай, остро ощущая неловкость, поскольку теперь не верил ни одному из обвинений в адрес Джоанны.

– Напомни, пожалуйста, в чем там дело, – попросил Рэн с явным любопытством.

Поднимать эту тему Гаю сейчас хотелось меньше всего, но было очевидно, что разговор зашел слишком далеко, чтобы просто так его прекратить. Поэтому он принял небрежную позу, стараясь выглядеть как можно более спокойным и равнодушным.

– Об этом говорили по всей Англии где-то года три назад, – начал Гай, сразу вспомнив, какие взрывы гнева и истерики вызывали эти разговоры у Лидии. – По слухам, Джоанна вышла замуж за Космо ди Каппони по банальной причине и по той же причине решила избавиться от него несколько месяцев спустя. Однако подозрения так и остались подозрениями, никаких доказательств найдено не было. Лидию, естественно, страшно раздражало то, что в этих сплетнях затрагивалось и ее имя.

– Естественно, – сухо сказал Рэн, отрезая кусочек сыра. – И ты хочешь сказать, что эта кузина имеет какое-то отношение к Майлзу, не так ли?

– Да. Она его новая няня или гувернантка, если тебе так больше нравится.

Гай не удивился бы, если бы друг, услышав такую новость, закричал на него или даже выругался. Но как объяснить ему, какова Джоанна на самом деле, он не знал. Собственно, он и сам себе не мог бы это объяснить.

У Рэндольфа отвисла челюсть, и он несколько мгновений сидел, не шевелясь, с открытым ртом.

– Ты это не серьезно, – произнес он наконец. – Прошу тебя, Гай, не шути такими вещами.

– Но я сказал абсолютную правду, – сказал Гай.

Он сделал изрядный глоток вина и начал быстро, но достаточно подробно и все более увлекаясь рассказывать о том, что произошло, начиная с того момента, когда Джоанна объявилась в библиотеке, и заканчивая разговором у конюшни и его отъездом.

– Теперь ты понимаешь, почему я рассеян и слегка не в себе, – закончил Гай свою печальную историю.

Забывший о еде Рэндольф молчал, опустив свою златокудрую голову и сложив пальцы домиком. В отличие от Малколма, Рэндольф имел привычку обдумывать полученную информацию обстоятельно и не торопясь, но зато и сделанные им выводы почти всегда были правильными.