Иностранные наблюдатели при штабе маршала Оямы отмечали тактическое и техническое превосходство русских войск, выразившееся, в частности, в применении массированного пулеметного и гаубичного огня (пулеметы Максима и Мадсена, гаубицы Круппа 120 и 105 мм), полевых бомбометов системы Гобято – Рдултовского с надкалиберными минами, ручных гранат нескольких типов, тротиловых бомб для трехдюймовых полевых орудий.

Прекрасно показали себя скорострельные карабины Манлихера со складным штыком для кавалерии и пластунов. Отмечено использование новой экипировки – полевой формы защитного цвета, в том числе с ватной простежкой (телогреек), зимних маскировочных накидок белого цвета, противошрапнельных шлемов-касок, штурмовых кирас, а также так называемых шапок-ушанок и плащ-палаток треугольной формы, позволяющих четверым бойцам, скрепив их, быстро и в сухости устраиваться на ночлег даже в условиях непогоды.

Замечательных успехов русские достигли и в части снабжения армии как боеприпасами, так и консервированным питанием и брикетированным фуражом. Возможно, этому поспособствовали расстрелы нескольких вороватых интендантских офицеров, осужденных военно-полевыми судами, и длительные каторжные сроки для их подельников из гражданских ведомств…

Ляоян

Из книги американского историка Б. Такман «Маньчжурские пушки»

Под воздействием постоянно возрастающей силы артиллерийского, пулеметного и винтовочного огня происходили изменения в характере боя, в котором все большую роль приобретала борьба за огневое господство, становившаяся основным средством достижения победы. Более современная военная техника, значительное усиление огня, широкое распространение окопов и заглубленных в землю полевых укреплений сделали оборону более прочной. Вместе с наступающей зимой это привело к застыванию фронта на достигнутых рубежах.

При этом возросшая численность войск и опасность обхода противником флангов приводили к увеличению ширины фронта. Но прорыв фронта хотя и был осуществим, требовал больших жертв. Поэтому ярко выявилась тенденция к обходам и охватам, вполне наметившаяся еще во время франко-прусской и Гражданской войн в САСШ. Именно глубокий охват японского левого фланга и разгром русской Конной армией слишком поздно брошенных на его предотвращение дивизий генерала Ноги предрешили печальный для маршала Ояма исход решающего сражения всей Маньчжурской кампании.

Сражение при Ляояне

Из книги мемуаров генерал-лейтенанта графа Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». М., «Военная книга», 1955 г.

Снег, грязь.

Снег, грязь.

Маршем по Маньчжурии.

Снег, грязь.

Снег, грязь.

Топчемся в Маньчжурии…

Отпуска нет на войне…

(Слова народные; из армейского фольклора, в подражание Редьярду Киплингу)

Вся равнина к западу от насыпи железной дороги представляла собой сплошной бело-бурый мелкосопочник, изрытый траншеями, воронками и прочими следами военной деятельности. Резко выделялась высокая гора Маетунь, расположенная в пяти-шести верстах к югу от города и видная как на ладони. В этот памятный день гора была одета в белое облако шрапнельных разрывов. Все уже знали, что она в надежных руках 1-го Сибирского корпуса.

Влево от Маетуня тянулась более низкая цепь гор, прерывавшаяся к востоку долиной Тайдзыхе. Там и далее влево располагались испытанные в боях полки 3-го Сибирского корпуса и прибывший из Киева 10-й армейский корпус. Одни уже названия входивших в него старинных полков – Орловский, Брянский, Пензенский, Козловский, Тамбовский и Елецкий – воскрешали память о славных традициях русской пехоты.

Наши ляоянские укрепления были построены по новому, полностью измененному проекту, основанному на опыте боев на Квантуне. Еще весной, когда только собирались строить ляоянские укрепления, я завел о них спор с составителем проекта полковником Величко. Он считался высоким авторитетом среди военных инженеров и даже жил в поезде Куропаткина. Но Величко дал мне понять, что нам, генштабистам, не постичь мудрости инженерного искусства. Однако позднее, под давлением высокопоставленных лиц, пришлось ему очень многое переделывать и исправлять…

Не успел я вернуться к штабу командующего, как получил новое приказание – ехать на правый фланг корпуса Штакельберга, найти там начальника боевого участка полковника Леша и сообщить ему о подходе к нему – не дальше как через час – барнаульцев. Зная о геройстве 1-го Сибирского корпуса в прошлых боях и видя его в облаках шрапнельных разрывов, я был счастлив привезти ему хорошую весть. Через несколько минут я уже подскакал к подножию горы и, оставив Павлюка с лошадьми под прикрытием железнодорожной насыпи, пошел по обледенелой тропинке в южном направлении.

Слева у подножия горы виднелись наши батареи, вокруг которых вздымались черные клубы дыма японских шимоз. Совсем неподалеку от насыпи скрыто расположилась какая-то наша батарея, стрелявшая уже не в южном, а в западном направлении – против передвигавшихся там японцев. В первые минуты было трудно отличить звуки разрыва шимоз от выстрелов наших собственных орудий. Но подойдя к батарее вплотную, я должен был приоткрыть рот, чтобы защитить уши от резких, сухих выстрелов. Шимозы рвались глухо и действовали главным образом на настроение.

Вскоре я увидел шедшего навстречу дородного бодрого полковника. Я сразу почему-то понял, что это и есть наш славный герой Леш. Вся внешность Леша дышала здоровьем и спокойствием. Потный, он шел мне навстречу в распахнутой шинели с маскнакидкой поверх нее, видом своим почти не отличаясь от окружавших его рядовых. На ходу он отдавал приказания шедшим за ним двум унтер-офицерам и был так этим поглощен, что мне казалось даже неловким помешать ему. Но, выслушав мой рапорт, Леш просиял. Присев на насыпь, он попросил доложить командующему армией о тяжелом положении обойденных японцев, дожать которых мешают лишь засевшие за двумя сопками японские пушкари, которые поражали его батареи фланговым артиллерийским огнем.

– Поезжайте, поторопите, голубчик, барнаульцев! Вместе мы их быстро собьем. Пусть так вот прямо и наступают по ту сторону железной дороги, а главное, попросите у командующего хотя бы пару батарей гаубиц, заткнуть этих шрапнельщиков-негодников…

Барнаульцев подгонять не пришлось. По комьям смерзшейся грязи и кореньев гаоляна этот полк, составленный почти целиком из бывалых, обстрелянных бойцов, умудрился пройти за какие-нибудь полтора часа около девяти верст. Все в этот памятный день спешили на выручку друг другу.

Когда я подъехал к деревне Юцзя-чжуанзы – на половине расстояния между Маетунем и Ляояном, по ту сторону железной дороги, – она была уже набита до отказа барнаульцами, их передовые роты густыми цепями разворачивались в поле. За околицей слышались крики – то артиллеристы при помощи пехоты старались вытянуть свои тяжелые гаубицы, застрявшие в смерзшихся колеях от огромных колес китайских арб. Другая батарея сумела сняться с передков, и орудия уже открыли по невидимому, вероятно, противнику навесной огонь. Снарядов не жалели.

Наши войска по всей линии дрались с беззаветной храбростью. Начальник 6-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал Данилов поражал всех своим безразличным отношением