24 на 25 февраля начался штурм, после нескольких часов ожесточенного боя по оставленному нами гуманитарному коридору в темноте, в спешке и панике побежали местные жители, а вместе с ними и защитники города – местные вооруженные отряды и ОМОН. По уходящим наши отряды не стреляли, и все они беспрепятственно покинули Ходжалу.

А утром большинство этих людей обнаружили убитыми. Трагедия произошла не в самом Ходжалу, а за несколько километров от него, на границе Аскеранского и Агдамского районов, у села Нахичеваник, между нашими и азербайджанскими постами. Кто и зачем повел туда людей? Почему они оказалась ночью на стыке наших позиций с азербайджанскими, а вовсе не там, где предполагался коридор для выхода гражданских? Все жертвы трагедии погибли именно здесь.

Всех нас шокировало случившееся. Пытаясь понять, что же произошло, я долго расспрашивал наших командиров отрядов, ответственных за оборону Аскеранского участка, и других очевидцев. По их словам, никто не понимал, что творится вокруг: царила полная неразбериха, по этой зоне вели огонь и наши минометы, и минометы противника – все стреляли по всем. Позже анализ радиоперехвата показал, что ночью азербайджанцы приняли толпу гражданских и ОМОНа за продвижение наших отрядов, а наши войска решили, что это азербайджанские отряды из Агдама идут на помощь защитникам Ходжалу. Это происходило в начале 1992 года, в то время когда и мы, и азербайджанцы еще только приобретали военный опыт, а приборов ночного видения у нас тогда, разумеется, не было. Обе стороны в темноте приняли движущуюся массу за наступающего противника и начали стрелять. Люди оказались под перекрестным огнем, к тому же шли они, сбившись в толпу, и любое прямое попадание многократно увеличивало количество жертв. Кроме того, передний край позиций, куда они вышли, всегда минировался обеими сторонами, и уцелевшие при перекрестном обстреле подрывались на противопехотных минах.

Существует точка зрения, что беженцев привело в опасное место не роковое стечение обстоятельств, а вполне сознательные действия НФА Азербайджана с целью дискредитировать Муталибова и добиться его отставки. По крайней мере, в одном из своих интервью он прямо обвиняет их в этом. Возможно, так и было, но я все же склонен считать причиной случившегося стечение обстоятельств, которое впоследствии использовалось для достижения политических целей, а именно для смены власти в Азербайджане. Как бы то ни было, это событие – большая трагедия. Это единственный за всю историю войны случай, когда при проведении карабахцами войсковой операции погибло неоправданно много мирных жителей.

* * *

Когда наши отряды вошли в поселок, который считали оставленным, они неожиданно обнаружили в новом, только что отстроенном районе группы напуганных людей – пожилых мужчин, женщин, детей. По одежде, заметно отличавшейся от принятой у азербайджанцев, наши бойцы сразу узнали недавних переселенцев – турок-месхетинцев. То ли про них просто забыли и не сказали, что надо уходить, то ли они не смогли тронуться с места от страха. Их было человек сто тридцать – сто сорок, и, слава Богу, никто не пострадал. Судьба опять оказалась к этим людям несправедлива и жестока: совсем недавно их прогнали из родных мест, и вот теперь, уже во второй раз, они оказались в пекле. Как власти могли поселить несчастных беженцев в эпицентре конфликта?

Занималась ими Жанна Галстян. Людей разместили в административном корпусе автобазы, кормили, как могли: еды нам самим тогда едва хватало. Обратились за помощью в Красный Крест, я провел с ними переговоры, и через пару дней на границе с Агдамом мы передали им всех спасенных.

Первая миссия Международного комитета Красного Креста приехала к нам в конце 1991 года или в начале 1992-го, и с того момента до самого конца войны они оставались в Карабахе. Раньше мне никогда не приходилось сталкиваться с этой организацией, и я впервые увидел, как они работают, как борются с негативными проявлениями в отношении военнопленных. Профессионализм и увлеченность сотрудников Красного Креста своим делом заслуживают самой высокой оценки и вызывают искреннее уважение. Война всегда провоцирует жестокость, но присутствие Красного Креста помогало ее сдерживать. Уже будучи председателем ГКО и понимая, что содержание пленных – тема очень деликатная, любой промах может запятнать нашу репутацию, я обеспечил к пленным беспрепятственный доступ представителей миссии. Сам встречался с ними регулярно: если им что-то не нравилось или возникали проблемы, они всегда обращались ко мне. Помню, как-то раз приходит ко мне представитель миссии и говорит: «Пленных плохо кормят». Спрашиваю: «Как, с чего вы взяли? Они жалуются?» – «Нет, – отвечает. – Но есть признаки: по языку видно». Я и не знал, что есть такой индикатор истощенности человека. Тут же вызвал ответственного и дал очень жесткие установки: «Плохо людей кормите! Найдите возможность, сделайте так, чтобы мы выдерживали хотя бы самые минимальные гуманитарные нормы». Эта обратная связь от Красного Креста здорово помогла: после пары таких ситуаций все поняли, как важно относиться к пленным по-человечески. Красный Крест еще много лет активно участвовал в обменах пленными, выдаче тел убитых, поисках без вести пропавших.

* * *

Заняв Ходжалу, мы передвинули туда наши войска. Один из недавно построенных и незаселенных кварталов городка использовали под казармы, поселив в них бойцов: в каждом доме как раз хватало места для одного взвода. Сюда же переехала и часть офицерского состава вместе с семьями. На этой базе мы создали элитное подразделение – танковый полк. Этот полк, в организации которого активно участвовал генерал Иванян, сыграл огромную роль в дальнейших военных действиях: он стал нашей основной ударной силой во всех наступательных операциях.

Сразу после взятия Ходжалу открыли аэропорт – правда, действовал он недолго: летать стало слишком опасно. Всегда, даже в мирное время, взлеты и посадки в нашей местности были делом непростым: кругом горы, и единственное безопасное направление для захода на посадку проходит над Агдамом. А теперь летчикам приходилось осуществлять все маневры в узком пространстве между горами. И если при ясной погоде это еще получалось, то при малейшем ухудшении видимости риск врезаться в гору многократно возрастал.

Именно так разбился наш самолет в 1989 году. Тут же появилась версия, что его сбили, и мы с Максимом Мирзояном, попросив у Вольского вертолет, лично отправились на место падения. Картину мы увидели жуткую, но не допускавшую никаких двусмысленных толкований: было очевидно, что самолет буквально вонзился в скалу. Низкая облачность, самолет забит под завязку, словно автобус, и сильно перегружен, – вероятно, пилот не рассчитал высоту и слишком рано начал снижение…

Теперь же вдобавок к сложным условиям противник начал бить по аэропорту из установок «Град». Во время одного из обстрелов осколок снаряда попал в самолет,