По лицу чиновника пробежала нервная судорога.

– Вон оно что! А я думаю: что-то издалека захотят. Нет, часового я задушил!

– Задушили? И сил хватило?

– Хватило. Я тогда был молодой, жилистый.

– Хорошо. Следующий вопрос: вы, случайно, не знаете, где Лугвенев достал тысячу рублей? С его окладом сам скопить такую сумму он не мог.

– Знаю, – спокойно ответил Савич. – Это я ему дал деньги. В долг.

– Для чего?

– Он сказал, для лечения больной матери.

– Именно этого вы ему и не смогли простить, – констатировал сыщик.

– То есть? – высокомерно поднял брови Савич.

– Ну, сам обман с билетами уже вопиющее предательство. Вы подняли его из лужи, протянули руку помощи, дали серьезную должность. Виктор Павлович знал, как важна для вас посещаемость выставки. И в ответ такая подлость! Но обман с привлечением матери выглядит совсем уж гнусно. Чрезмерно! Он выманил у вас деньги, и на них заказал фальшивые билеты. И это стало последней каплей. Так?

– Продолжайте ваши неуемные фантазии, – язвительно ответил коллежский советник.

– В ту ночь вы долго ходили вдвоем по Верхнему базару. Туда-сюда, с улицы на улицу. Полагаю, что никак не решались на поступок. Вы не хотели убивать товарища, вы желали, чтобы он покаялся. Упал на колени, попросил прощения. Вас видели несколько человек: городовой Иван Одежкин, поливщики улиц, посетители чайной Ванюшина и вольный мусорщик Сустатов.

Последний приметил странную парочку уже в четвертом часу утра. И составил ваше точное портретное описание. Долго же вы добивались извинений, Илья Никитич… Что же в конце концов случилось? Лугвенев посмеялся над вами? Сказал, что сыт по горло благодеяниями, за которые надо каждый день целовать дающую руку… Как-то так?

Савич бросил на Лыкова полный ужаса взгляд и тот час, спохватился, отвел глаза.

– И тогда вы ударили, – продолжил сыщик. – Первым, что оказалось под рукой – булыжником. Это, кстати, скажет в вашу пользу на суде. Ясно, что вы не готовили преступление, все произошло внезапно. Вспышка ярости, вполне понятной. Состояние аффекта, когда вы не помните сами себя, не осознаете своих поступков. Вот потом все для вас плохо. Убийство городового и проститутки уже не объяснишь вспышкой. Это хладнокровное и подготовленное злодейство. Но вы спасали себя, избавлялись от свидетелей. Обратной дороги не было, пришлось кончить еще двух человек.

Савич молча слушал надворного советника, не пытаясь возразить.

– С городовым вы ошиблись, убили не того. Вместо Ивана, записавшего примету Лугвенева, погубили его брата-погодка Якова. Безобидного трусоватого малого, который даже в споре с мастеровыми готов был уступить.

Чиновник крепче сцепил пальцы на коленях и застонал.

– Что? – насторожился сыщик. – С сердцем плохо? Вызвать доктора?

– Нет, продолжайте.

– А за что вы казнили Угодникову? Чем эта гулящая была для вас опасна? Неужели пыталась шантажировать?

– Вам бы, Лыков, книжки писать! Хорошо выдумываете! – истерично крикнул Савич.

– Признаться не желаете?

– Не желаю, потому что не в чем. Но вы продолжайте!

– Да уж конец истории. Когда двадцать восьмого июля вы уводили в ивовые заросли Феклу Угодникову, вас видели.

– Кто?

– Работник Шестовской артели.

– Это была другая женщина!

– И вы назовете ее имя?

– Ни за что! Она замужем, как же я могу?

– Илья Никитич. Ваше дело складывается хуже некуда. Тут уж не до джентльменства. На каторгу пойдете, а имя так и не скажете?

Савич задумался. Или только сделал вид?

– Хорошо, – нехотя согласился он через минуту. – В конце концов, с мужем они давно разъехались…

– Итак?

– Вы хорошо знаете эту женщину. Ее зовут Ангелина Штромвасер.

Лыков чуть не присвистнул. Ангелина Штромвасер! Звезда выставочного театра Малкиеля! Мечта всех прыщавых гимназистов! Карточки актрисы продавались нарасхват. При том она милая скромная женщина и в свои тридцать шесть лет все еще очень красива. Ай да Савич! Впору позавидовать!

– Ангелина Юрьевна подтвердит ваши слова?

– Мы уже говорили с ней об этом.

– Вот как?

– Конечно! – гневно воскликнул коллежский советник. – Я же не слепой, вижу, куда клонится! Неизвестные люди уже несколько дней ходят за мной по пятам. Это ваши сыщики?

– Не мои, а Прозорова.

– Какая разница! Расспрашивают всех крайне бестактно: где я был, куда ходил? Тимирязев перестал меня принимать. Коллеги шарахаются как от прокаженного. И все из-за ваших фантазий?

– Господин Савич! – рассердился Алексей. – Молите бога, чтобы Ангелина Юрьевна составила вам алиби. Потому как, если этого не случится, вы поедете на Сахалин. За тройное убийство. И там будете объяснять про фантазии сыщиков.

Чиновник покрылся пятнами и чуть не кинулся на Лыкова с кулаками. Действительно, псих! Поругавшись несколько минут, собеседники кое-как успокоились.

– Я должен вызвать госпожу Штромвасер на беседу, – заявил надворный советник.

– Как? Повесткой с городовым?

– У вас есть лучше предложение?

– Давайте я напишу Ангелине записку. Все объясню и попрошу приехать.

– Но вы понимаете, что вашу записку мне придется прочесть!

– Понимаю, – вздохнул Савич. – Теперь, видимо, надо привыкать к такой… публичности. Эх вы, полицианты! Бесчувственные, бестактные люди!

– Пишите.

Савич взял перо и написал следующее:

«Ангелина! Случилось так, как я и опасался. Обвинили в том, чего не совершал. Приди, пожалуйста, и скажи им правду. Твой Илья».

Алексей послал к актрисе с запиской журналиста управления полиции Ласкина. Велев тому переодеться в партикулярное платье. Не надо портить репутацию достойной женщины. Савича пока отвели в дворянскую камеру и напоили чаем.

Штромвасер приехала через два часа. До того Алексей видел актрису лишь на сцене, и всегда восхищался ее талантом. Войдя, гостья сразу спросила:

– Где Илья? Он арестован?

– Пока нет. Но Илья Никитич находится в сильном подозрении, это правда. На него показывают многие улики.

Ангелина Юрьевна села на стул и устало сложила руки. Словно подстреленная птица, подумал сыщик.

– Можно воды?

– Да, конечно!

Выпив воды, актриса сказала, глядя Лыкову прямо в глаза: