– В девяностом году, в трейлере Паука Джо, в пустыне севернее Лас-Вегаса, – сказал Арки, – архетип Дурака завладел всеми, находившимися в комнате, кроме меня. Я сбросил карты Таро на пол и разрушил заклинание. Я не мог… у меня просто не могла завестись в голове чья-нибудь чужая личность.

Анжелика положила пальцы на его загорелую руку, испещренную старыми шрамами.

– Не будь я твердо уверена, что он отправился прямиком в края, лежащие за Индией, я сказала бы, что он устроился в одной из уток, что живут на озере.

Мавранос кивнул, но Кокрен проникся уверенностью – Анжелика говорила не о том, что его на самом деле заботило.

– Ограничусь водой, – сказал Мавранос. – Вероятно, лучше всего подошла бы соленая – для вымытых свойств.

– Карфагенский коктейль, – донесся скрипучий голос из кабинки, что находилась подальше от двери. – Зимой и весной серферы порой ощущают в заливе Сан-Франциско пресную воду – из реки Сакраменто.

Кокрен обернулся, чтобы увидеть говорившего, и почти не удивился, узнав того самого чернокожего карлика, который на костылях пробирался к выходу из бара «Маунт-Сабу», находившегося в лос-анджелесском районе Беллфлауэр, когда они с Пламтри были там… были здесь; тут же Кокрен вспомнил и о том, что, когда карлик открыл в тот раз дверь, с улицы потянуло морским запахом.

Алюминиевые костыли пожилого малыша стояли на сиденье рядом с ним, мягкие подмышечные перекладины почти касались включенного электрического канделябра, нависавшего над блестящей лысиной. На столе перед ним стояла совершенно неуместная здесь сковородка-вок, красно-коричневая от ржавчины и заполненная до краев полупрозрачной красноватой жидкостью, похожей на вино.

Кокрен правой рукой обнимал Пламтри за плечи, и теперь карлик уставился на тыльную сторону кисти его руки. Встретившись с Кокреном взглядом, он показал в улыбке неровные зубы и звякнул о край сковородки несоразмерно большой ложкой. От сотрясения по поверхности жидкости – Кокрен уловил ее запах и понял, что это домашнее сухое вино пино нуар или зинфандель, – пошла рябь.

Пламтри, сидевшая справа, и Пит – слева, наклонились вперед, оставив Кокрена разговаривать с незнакомцем.

– Меня зовут Тутмос? – вопросительным тоном произнес человечек. – И называют Тутмосом Величайшим? В этом году серферы еще не попробовали пресной воды. – Он своей ложкой отчерпнул немного вина в стакан. – Как вы думаете, она вообще придет?

Кокрен уже опрокинул в себя половину одного из поданных ему стаканов с пивом и успел ощутить, как оно мягко ударило в голову.

– Нет, – сказал он, вернувшись мыслями к неудаче, постигшей их на заре, – думаю, в этом году не будет.

– Неверный подход, – сказал Тутмос. – Не хотите выпить моего вина? Сейчас это вполне приличное, купленное в магазине, зинфандель, и оно может быть священным.

– Нет, я… я лучше пива, – ответил Кокрен. У него уже заныла шея, потому что приходилось сидеть, повернувшись к карлику, и его изрядно раздражало, что все остальные за их столом завели общий разговор.

Тутмоса его ответ, кажется, обескуражил.

– Вы хоть знаете, откуда взялся сорт зинфандель? – вызывающе рявкнул он. Белки его глаз были красными, как вино.

– А то нет? – Кокрен прикрыл на миг усталые, зудящие глаза и тут же открыл. – Конечно, знаю. В Калифорнию лозу привез из Венгрии некий граф Харасти в 1850-х годах. – Он пытался следить за обоими разговорами – за его спиной Анжелика произнесла: «Я подобрала зажигалку, а вот два серебряных доллара просто исчезли». Пламтри жизнерадостно ответила: «Ну, зажигалка стоит куда дороже двух монет».

– Сорт обнаружился в восточном Средиземноморье в 1793 году, – заявил Тутмос, – сразу после того, как революционеры в Париже осквернили собор Нотр-Дам: они намеренно хранили там зерно, в месте, которое было священным для виноградной лозы за тысячи лет до того, как римляне впервые увидели Сену! А потом заполнили чрево Парижа кровью аристократов, которые слишком вольно использовали платежное свойство святого вина!.. «Не царям пить вино, и не князьям, чтобы, напившись, они не забыли закона». «Притчи», глава 31. Итак, виноград зинфандель появился внезапно и начал расти в диком состоянии во всех древних местах пребывания бога – в Фивах и Смирне, Фракии и Магнисии. Югославский сорт плавац мали – его заблудший кузен. И оскорбленное вино перевезло свою новую крепость «Зинфандель» через океан, в Америку, притащив с собой зловредных корневых клещей, как римляне везли через море соль, чтобы засыпать ею развалины Карфагена. Сейчас это мондар для нового мира.

Уже на середине монолога карлика, задолго до того, как прозвучало слово «мондар», Кокрен с великой тревогой осознал, что Тутмос каким-то образом связан с сезонными притязаниями на титул короля-рыбака и оказался в «Баре неудачников» не иначе как по причинам, близким к тем, что привели сюда Кокрена со всей компанией. Во всяком случае, карлик, несомненно, догадывался, что Кокрен и его друзья в этом замешаны.

И как будто чтобы подтвердить догадку Кокрена, Тутмос сказал:

– Ведь это вы ездите на красном грузовичке и возите с собой немертвого короля.

«Но теперь-то он синий, даже голубой, – безнадежно подумал Кокрен. – Красный грузовичок посинел, а немертвый король стал мертвее тухлой макрели. Королем теперь станет Кути, а Кути здесь нет».

– Вам известно, что означает «син-фан-дайл» по-древнегречески? – не унимался Тутмос, сменивший агрессивный тон на вкрадчивый. – Решето, начисто отмытое и ярко блестящее под полуденным солнцем. Выпейте священного зинфанделя и сделайтесь решетом – все ваши любови ниспадут сквозь вас прямо к богу, вы же будете выходить из процесса очищенным и радостным, освеженным, даже под суровым оком солнца. «Дайте вино огорченному душой». – Человечек уже практически декламировал, и Кокрен надеялся, что Пламтри не услышала фразы об оке солнца.

И снова карлик позвякал ложкой по краю сковородки, и Кокрен понял, что Тутмос стремился привлечь его внимание к ржавой посудине.

«Это же какой-то недоделанный грааль, – вдруг осенило Кокрена, – а Тутмос – нечто вроде неудачливого, беглого короля-рыбака потустороннего мира, изувеченный бог весть какой неизлечимой хворью и явно надеющийся на какое-то оправдание, какое-то спасительное чудо вроде свадьбы в Кане Галилейской, со стороны Диониса. Этот ужасный Новый год, вероятно, привлек в Сан-Франциско сотни таких. И сейчас он разглядел „знак Диониса“ на моей руке – может быть, он разглядел его даже раньше, когда мы впервые попали в это заведение там, в Лос-Анджелесе, и каким-то образом нашел меня снова».

В воскресенье, в баре «Ли Бо», Мавранос рассказал Кокрену, как Кути, впервые увидев красный «Сабурбан», задал неверный вопрос: «Почему он цвета крови?» – вместо того чтобы спросить: «Кому машина служит?»

– Почему, – мягко спросил Кокрен, – у вашей чаши цвет крови?

Тутмос вздохнул и, казалось, съежился еще сильнее.