Я так и жил у Аманды. Первое время она ничего не замечала, или делала вид, что не замечает. Я продолжал помогать ей по хозяйству, исправно платил за комнату. Мы даже всё еще смотрели иногда фильмы, но, учитывая, что я обычно был под феном, я мог говорить весь фильм напролет. Тогда она просто выключала телевизор, слушая меня, а потом засыпала в кресле. В такие вечера я укрывал ее одеялом, а сам шел наматывать круги по городу, который за короткое время исходил вдоль и поперек.

В конце концов, Аманда всё же спросила меня, на что я подсел, и я честно рассказал ей всё. Я думал, что она выгонит меня, сказав, что не потерпит наркомана под своей крышей, но нет. Она выслушала меня внимательно, долго молчала, а потом задала только один вопрос:

— Ты уверен в том, что ты делаешь, Оливер?

А я был уверен. Я был уверен, как никогда: и в себе, и в своей способности изменить всю мою жизнь к лучшему. Аманда со вздохом кивнула, попросила беречь себя и сразу же — купить одиннадцать фунтов картошки.

Пока я был под феном, моя жизнь была просто шикарной. Всё было великолепно до тех пор, пока не начинались отхода.

На пятый-шестой день марафона амфетамин переставал действовать. Неважно, насколько лошадиной была доза, мой организм просто отключался, он не работал. Юпи мне говорил, что после такого забега нужно останавливаться на несколько дней, давая организму время для отдыха и восстановления. Спать сутками и есть, много есть. Но мне не хотелось тратить на это время. Поэтому после пары тревожных ночей, я принимал минимальную дозу, чтобы иметь возможность хоть что-то соображать, плелся до первого попавшегося кафетерия, впихивал в себя еду, желательно пожирнее, и всё начиналось сначала. Я снова становился богом.

Фен был относительно безопасен для здоровья, чистый, разумеется. Но у Юпитера не всегда получалось достать белоснежный порошок, а ждать я не хотел. Поэтому брал то, что было. И к тому же, фен не особо вредит здоровью при разовом употреблении, как я делал это поначалу. Но когда я стал марафонить, всё стало хуже, но все равно марафоны начали затягиваться всё дальше.

***

— Эй, Бродяга, ты живой?

Голос Лолы вывел меня из полудремы, и я еле-еле открыл глаза.

Пару недель назад я сделал дубликат ключа с разрешения Аманды и отдал его Кутиле. Ловя отходняки, я начал бояться, что умру к черту, пока хозяйки квартиры не будет дома. Аманда согласилась, хотя рада совсем не была. Но она тоже переживала за меня, я это знал, а покупать себе телефон я отказывался напрочь.

Сейчас был как раз день третий после очередного марафона. Я лежал на кровати в окружении пакетов из Макдака. На самом деле по окончанию марафона еду в себя приходилось почти впихивать, но так было нужно. На столике рядом была рассыпана трава. В комнате я не курил, но Аманда разрешала курить на кухне. Иногда она даже присоединялась ко мне, рассказывая, как по молодости тоже увлекалась шмалью. Мы со смехом обсуждали, как называлась марихуана в ее время и как сейчас. Как только не называли траву: анашей, башом, марь иванной, газетой.

Лола зашла в комнату и присвистнула.

— Ну ты и жрать, конечно. Ты бы так жрал на марафоне, а то как дистрофан. Юпи же говорил тебе, пиши напоминалки себе на бумажке, или хоть будильник заведи, если телефона нет.

Я фыркнул. Будильник у меня был и бумажки с напоминаниями тоже. Но помогало это не всегда: я мог просто выключить звонок и продолжить заниматься делами. От еды откровенно воротило, я мог есть только какие-нибудь йогурты. И поэтому я сильно похудел за это время, несмотря на то, что после марафонов жрал бургеры и исключительно жирную пищу.

— Ты че, нотации мне пришла читать? Башка и так болит, — протянул я и отвернулся.

— Ой, какие мы злые, — рассмеялась Лола.

Она села за стол и, скрутив косяк, закурила. Я не стал ничего говорить, я хотел спать.

— Вообще странно, ты довольно давно уже сидишь. Проблем с едой быть-то уже не должно. Ты сколько грамм-то в неделю херачишь?

«Много», — подумал я, — «больше, чем на самом деле мне нужно»

Но вслух ничего не сказал. Она была права в чем-то: даже на марафоне, если употреблять от грамма до трех хотя бы, то последствий, кроме безграничной усталости конечно, особо не было. И есть можно, и засыпать проще, чем вначале. Да и я был молод и здоров, так что отход был минимальный по степени поганости. Но было одно но: я употреблял далеко не до трех грамм.

— А че ты в клуб перестал ходить? Мы почти уже месяц тебя не видели.

— Потому что в клубе твой дружок Юпи вечно толкает мне мет, — с раздражением ответил я, привстав на локтях и глянув на девушку.

Лола закашлялась, а потом залилась хохотом, едва не свалившись со стула. Я закатил глаза и спрятал голову под подушку. Меня бесил ее смех. Хотя сейчас меня бесило абсолютно всё.

— Ты сел на мет! Обалдеть, я-то думала ты только по амфе, — она всё никак не успокаивалась.

— Под амфой нечего делать в клубе, — нехотя буркнул я.

Лола соскользнула на пол и, сев на колени, приподняла подушку.

— И сколько ты уже перетрахал, а? — вкрадчивым голосом поинтересовалась она.

Я со вздохом сел на кровати. Поспать она мне точно больше не даст, я это знал, поэтому я просто полез за наркотиками в шкаф.

Задавала она этот свой вопрос еще долго. Метамфетамин был сродни афродизиаку, особенно в клубе от него вштыривало неплохо, и в принципе ее интерес был вполне логичен. Вообще, до мета я был уверен, что никогда не испытаю сексуального влечения к кому-либо после всего. Но я был не прав, очень жестоко не прав.

Когда я впервые почувствовал это желание, то перепугался. И перепугался очень сильно, в конце-то концов, я же был под наркотой. Тогда от панического припадка меня спасал Том, уведя из клуба. Он всю ночь доказывал мне, что секс — нормальное явление, и нет в этом ничего плохого. А прошлый опыт нужно оставить в прошлом. И уже на следующий раз из клуба я уехал не домой, а к девушке, даже не запомнив ее имени. Потом я уезжал и с парнями, и с девушками, и даже пару раз с Лилией и Розой. И именно поэтому я перестал ходить в клубы.