Отношения между Еленой и Фаустой вызывают особый интерес, так как вторая была сестрой Феодоры, супруги Констанция Хлора, ради которой он оставил Елену. Нарративная традиция, впрочем, никак не освещает их взаимоотношения до событий 326 года, которые оборвали жизнь вначале Криспа, а затем и Фаусты. Благодаря Сидонию Аполлинарию[379] сохранился примечательный отклик на убийство крупного чиновника, префекта претория Флавия Аблабия: «Кто ждет теперь Сатурна века золотого? / Теперь эпоха алмазная, но в духе Нерона» (Sid. Apoll. Epist. V.8.2). Иносказательность[380] и сатиричность двустишия Аблабия указывает, что дальше придворных сплетен обсуждение смерти августы и ее пасынка не пошло. Официального сообщения о смерти Криспа и Фаусты нет, однако надписи фиксируют факт уничтожения их имен[381], т. е. члены императорской семьи были официально преданы «проклятию памяти». Пишущие современники (Праксагор и Евсевий) и ближайшие к событиям авторы (Аноним Валезия, Юлиан) молчат об убийствах. Первым о гибели Криспа сообщает Аврелий Виктор, замечая, что убит он был «по приказу отца, неизвестно по какой причине» (De caes. 41.11). Евтропий перечисляет убийства сына, племянника (сына Лициния и Констанции, сестры Константина) и жены, связывая их с достижением Константином единовластия, которое будто бы испортило его (Brev. X.6.3). Для нас важно, что об убийстве Фаусты стало возможным говорить лишь после конца династии Константина. Развернутое же сообщение мы находим в конце IV века у Псевдо-Аврелия Виктора: «Константин по настоянию, как полагают, жены своей, Фаусты, приказывает убить своего сына, Криспа. Затем он убивает свою жену, Фаусту, втолкнув [ее] в раскаленную баню, когда мать его Елена упрекала его великим плачем [за смерть] внука» (Epitome de caes. 41.11–12). Отметим, что автор передает очевидную для него сплетню («как полагают»), не стремясь ее никак проверить. Для нас примечательно, что в сюжете появляется и третье действующее лицо – мать Константина, Елена. Одновременное присутствие при дворе Константина этих женщин в одинаковом статусе наводит на мысль об их соперничестве, что находит отражение в приведенном отрывке.

Последующая традиция вплоть до Иоанна Зонары[382] будет развивать этот сюжет, добавив в него любовную линию между Фаустой и Криспом. Для исследователей это обстоятельство, отдающее очевидной литературностью, стало почвой для многочисленных спекуляций и смелых догадок[383]. Преобладающим по сей день остается мнение, сформулированное Я.В. Дрейверсом: «В случае с казнями Криспа и Фаусты исследователи должны признать, что перед ними загадка, которая никогда не будет разгадана»[384].

Для нашего исследования убийство Фаусты интересно в контексте династической политики. Из генеалогии она была вычеркнута на долгие годы; лишь в панегирике Констанцию, сочиненном Юлианом, о ней будет сказано несколько любезных (но общих) фраз без упоминания ее имени (Iul. Orat. 9b-ioa). Чуткий к обстановке при дворе Евсевий дважды – в «Речи 336 года» (Euseb. Orat. 3) и в жизнеописании Константина (Vita Const. IV.51–52) – воспроизводит картину идиллической жизни Константина с сыновьями, не упоминая при этом их мать, словно ее никогда не существовало. Автор PSCh., впрочем, сообщает о существовании в Константинополе парных статуй Константина и Фаусты, при этом называет последнюю «дочерью Диоклетиана» (PSCh. 7; 43). Даже если допустить реальность этих статуй[385], отнести их ко времени правления Константина нельзя по причине предания памяти жены «проклятию».

Подводя итог, мы должны сказать, что династический брак Константина с дочерью Максимиана Геркулия был своевременной и выгодной сделкой, которая обеспечила сыновьям Константина сооснователя тетрархии в качестве предка. Хотя супруга и фиксируется в официальном пространстве, а с 324/325 гг. носит титул августы, никакого реального участия в государственной жизни, занимавшей ее властного мужа, она, как следует из данных источников, не принимала. Главная ее функция – обеспечение династии порфирородными наследниками императорской крови. Ее убийство в 326 году имело тайный характер; публичной огласки можно было избежать, представив смерть Фаусты как естественную, однако Константин решается на «проклятие памяти», чем выдает, возможно, свое эмоциональное состояние.

с) О «третьей женщине» императора Константина

Т. Моммзен отмечал, что Константина ни один из авторов не упрекал в разврате, но все его дети происходили от наложниц[386]. К заявлению Моммзена можно было бы отнестись несерьезно, так как он опирается лишь на одно сообщение Зосима: «[Сыновья Константина] были рождены не от Фаусты, дочери Геркулия Максимиана, а от другой [женщины], которую он убил по обвинению в прелюбодеянии» (Hist. Nov. II.39.1). Источниками засвидетельствованы две женщины, с которыми у Константина были брачные отношения (разной степени законности) – Минервина и Фауста. Ввиду споров о дате рождения Константина-мл. в круг этих женщин была введена еще одна гипотетическая сожительница[387], существование которой документально не подтверждено и может быть основано лишь на вычислении точной даты рождения Константина-мл., что вынуждает нас осветить этот вопрос в соответствующем месте.