Однако больше по делам.

Дитя расчета и отваги,

Идет купец взглянуть на флаги,

Проведать, шлют ли небеса

Ему знакомы паруса.

Какие новые товары

Вступили нынче в карантин?

Пришли ли бочки жданных вин?

И что чума? и где пожары?

И нет ли голода, войны

Или подобной новизны?

* * *

Но мы, ребята без печали,

Среди заботливых купцов,

Мы только устриц ожидали

От цареградских берегов.

Что́ устрицы? пришли! О радость!

Летит обжорливая младость

Глотать из раковин морских

Затворниц жирных и живых,

Слегка обрызнутых лимоном.

Шум, споры – легкое вино

Из погребов принесено

На стол услужливым Отоном[24];

Часы летят, а грозный счет

Меж тем невидимо растет.

Но уж темнеет вечер синий,

Пора нам в оперу скорей;

Там упоительный Россини,

Европы баловень – Орфей.

Не внемля критике суровой,

Он вечно тот же, вечно новой,

Он звуки льет – они кипят,

Они текут, они горят

Как поцелуи молодые,

Все в неге, в пламени любви,

Как зашипевшего Аи

Струя и брызги золотые…

Но, господа, позволено ль

С вином равнять do-re-mi-sol?

* * *

А только ль там очарований?

А разыскательный лорнет?

А закулисные свиданья?

A prima donna? а балет?

А ложа, где, красой блистая,

Негоциантка молодая,

Самолюбива и томна,

Толпой рабов окружена?

Она и внемлет и не внемлет

И каватине, и мольбам,

И шутке с лестью пополам…

А муж – в углу за нею дремлет,

Впросонках фора закричит,

Зевнет и – снова захрапит.

* * *

Финал гремит; пустеет зала;

Шумя, торопится разъезд;

Толпа на площадь побежала

При блеске фонарей и звезд,

Сыны Авзонии счастливой

Слегка поют мотив игривой,

Его невольно затвердив,

А мы ревем речитатив.

Но поздно. Тихо спит Одесса;

И бездыханна и тепла

Немая ночь. Луна взошла,

Прозрачно-легкая завеса

Объемлет небо. Всё молчит;

Лишь море Черное шумит…

* * *

Итак, я жил тогда в Одессе…

Десятая глава*

I1

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

. . . . . . . . . .

II

Его мы очень смирным знали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У Бонапартова шатра.

. . . . . . . . . .

III2

Гроза двенадцатого года

Настала – кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог2?

. . . . . . . . . .

IV

Но бог помог – стал ропот ниже,

И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже,

А русский царь главой царей.

. . . . . . . . . .

V3

И чем жирнее, тем тяжеле.

О русский глупый наш народ,

Скажи, зачем ты в самом деле

. . . . . . . . . .

VI4

Авось, о Шиболет народный,

Тебе б я оду посвятил,

Но стихоплет великородный

Меня уже предупредил

. . . . . . . . . .

Моря достались Албиону

. . . . . . . . . .

VII5

Авось, аренды забывая,

Ханжа запрется в монастырь,

Авось по манью Николая

Семействам возвратит Сибирь

. . . . . . . . . .

Авось дороги нам исправят

. . . . . . . . . .

VIII6

Сей муж судьбы, сей странник бранный,

Пред кем унизились цари,

Сей всадник, папою венчанный,

Исчезнувший как тень зари,

. . . . . . . . . .

Измучен казнию покоя

. . . . . . . . . .

IX7

Тряслися грозно Пиренеи –

Волкан Неаполя пылал,

Безрукий князь8 друзьям Мореи

Из Кишинева уж мигал.

. . . . . . . . . .

Кинжал Л, тень Б

. . . . . . . . . .

X9

Я всех уйму с моим народом, –

Наш царь в конгрессе говорил,

А про тебя и в ус не дует,

Ты александровский холоп

. . . . . . . . . .

XI10

Потешный полк Петра Титана,

Дружина старых усачей,

Предавших некогда тирана

Свирепой шайке палачей.

. . . . . . . . . .

XII

Россия присмирела снова,

И пуще царь пошел кутить,

Но искра пламени иного12

Уже издавна, может быть,

. . . . . . . . . .

XIII

У них свои бывали сходки,

Они за чашею вина,

Они за рюмкой русской водки

. . . . . . . . . .

XIV11

Витийством резким знамениты,

Сбирались члены сей семьи

У беспокойного Никиты13,

У осторожного Ильи