– Давай зайдем, – предложила она, останавливаясь у дверей. – Может быть, мы увидим какие-нибудь работы Макса…

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, изображая непонимание. Конечно, я уже знала про это увлечение Макса – с нашей осенней встречи во дворе. Но никогда не рассказывала о нем Руби и не хотела, чтобы она догадалась, что я подслушала их сегодняшний разговор.

– Судя по всему, он фотографирует.

Руби открыла дверь, и мы вошли в вестибюль; на двери справа виднелась табличка с надписью «Студия». В длинном, открытом коридоре все стены были увешаны фотографиями, и мы медленно пошли от входа к дальнему концу.

– Не его, – вздохнула Руби и перешла к следующему снимку. – И этот не его. Скажи мне, когда найдешь его работы.

Я вглядывалась в каждую фотографию. На одной было изображено озеро – тусклое, одноцветное. В нем не было ничего зрелищного – не закат, не рассвет, и даже горизонт был слегка «завален». Мне сделалось неприятно, и я пошла дальше.

На следующем фото была изображена юношеская команда по лакроссу. Этот снимок выглядел интереснее предыдущего; он явно был сделан во время грозы, поэтому все тона были темными и мрачными. Я узнала некоторых игроков, хотя их лица на фото были размытыми из-за дождя – я видела их во время тех матчей, которые мы смотрели.

С другого конца коридора донесся восторженный возглас Руби.

Когда я подошла, она подпрыгивала на месте. Поднявшись на носочки, притянула меня ближе и прошептала:

– Смотри.

Фотография была сделана с вершины горы, деревья на склонах пылали оранжево-алой и желтой листвой. Небо было туманно-голубым, пейзаж простирался вдаль на многие мили. В нижнем правом углу виднелся небольшой скальный выход, и это была самая зрелищная часть фото. На камнях стояла крошечная черная фигура человека – он смотрел куда-то вдаль. Я почти ощутила на своем лице ветер. Под фото была наклеена полоска бумаги с начертанным на ней именем Макса.

Руби перешла к следующему снимку в серии. Это был еще один пейзаж: на сей раз океан и маяк, и еще одна крошечная человеческая фигурка. Контраст между простором и живым существом поражал своей масштабностью и в то же время тонкостью передачи.

Последняя работа Макса висела в центре стены галереи. На ней был не пейзаж, а портрет. Кожа женщины была изборождена глубокими морщинами, губы истончены старостью, серебристо-седые волосы уложены в узел. Одна из его подопечных из дома престарелых.

– Красиво, – пробормотала Руби.

Это действительно было красиво. Я не могла оторвать взгляда от глаз женщины: застенчивых, беспокойных, хотя выражение ее лица было скорее смешливым.

– Он хороший фотограф, – прошептала Руби. – Его снимки здесь самые лучшие.

Я видела, как смягчается ее лицо, как загораются глаза – тогда это бывало часто. К началу последнего курса эта искра исчезла из ее взгляда. Та Руби осталась в прошлом.

Когда мы вышли из здания, она повернулась ко мне, и лицо ее внезапно омрачилось.

– Давай не будем говорить ему, что видели его работы, ладно?

– Конечно, – согласилась я.

– Я не хочу… вводить его в заблуждение, понимаешь? Мы просто друзья, – продолжила она, словно прочитав мои мысли.

– Не волнуйся, эта тайна останется между нами, – сказала я.

Весь оставшийся путь Руби молчала, погрузившись в себя.

День Выпускника

Я делаю шаг к Максу, деревянные половицы скрипят у меня под ногами. У него, похоже, приступ – движения затрудненные, лицо бледное, выражение отсутствующее, как будто он не совсем здесь.

– Я собираюсь сварить горячий шоколад. Хочешь? – спрашиваю я.

Быстро спускаюсь по лестнице и проскальзываю в кухню. Мой шлепанец чавкает по липкой плитке. Пиво. Я перестала вытирать пол еще на втором курсе. Грязные, отвратительные, бестолковые мальчишки. Вымытая кухня никогда не оставалась чистой надолго – только не во «Дворце». Жду не дождусь, когда окончу колледж и смогу жить одна. Макс следует за мной в кухню. Я сую чайник под кран, по кухне разносится звук льющейся воды. Раковина заполнена пустыми одноразовыми стаканчиками, в нос бьет вонь несвежего пива. Задерживая дыхание, я мою две кружки, заляпанные кофе.

Макс садится на табуретку и смотрит на мраморные столешницы кухонного гарнитура. Мы единственные из студентов кампуса живем в подобной роскоши – благодаря Халеду. Я признательна, что у его матери такой хороший вкус. Она переделала старое здание в изящный современный семейный дом. Наш семейный дом. Я гадаю, кто будет жить здесь после того, как мы уедем.

Я думаю о том, что видели мы с Халедом, – о том, как спорили Руби и Макс и как он держал ее за запястье, когда она пыталась отшатнуться от него.

– Вы с Руби все-таки пошли в душ, в «Паркер»? – спрашиваю я. Я поворачиваю переключатель конфорки, и под чайником вспыхивает газовое пламя.

– Честно говоря, нет, – отвечает Макс тихим голосом и трет лоб. Он всегда делает так, когда устает. – Мне все еще нужно в душ.

Я замечаю, что одежда у него мокрая после Прыжка, и дивлюсь тому, что он не трясется от холода.

– А где Руби? – спрашиваю, ожидая, что она в любой момент войдет в дом.

Макс не поднимает взгляда, его мозг пытается справиться с неудержимым потоком нервной энергии. Я открываю один из шкафчиков и шарю на дальней полке в поисках коробочки, которую припрятала за разнокалиберными тарелками. Никто ими не пользуется, боясь, что потом придется их мыть. Даже если кто-то найдет растолченные таблетки, я без проблем могу сказать, что они мои – от нервного расстройства. Простая ложь.

– Кажется, мы поругались. Или сильно поспорили. Можешь назвать это как угодно, – говорит Макс. Когда он устает, то становится куда менее красивым – с бледным лицом и с темными кругами под глазами. – Но это не самое худшее.

– Поругались? – переспрашиваю я. – Но вы никогда не ругались между собой.

Макс выпрямляет спину. Он всегда делает так, прежде чем сознаться в чем-то постыдном. Словно это скомпенсирует его внутреннюю слабость, дисбаланс в его мозгу.

– Я сказал ей, что люблю ее, – говорит он. – Это было глупо. Мне казалось, что всё снова стало нормально, и я решил, что сейчас самое время. Но это было не так.

Я знала, что когда-нибудь это случится, только не знала когда. Они были так тесно связаны друг с другом, но не соприкасались. Мы все понимали это без слов.

– Что она сказала? – спрашиваю я.

Он поднимает на меня взгляд, но не отвечает. Его молчание говорит вместо него.

Чайник начинает свистеть, и я выключаю конфорку. Потом вытираю две кружки и ставлю их возле раковины, повернувшись к Максу спиной. Красная керамическая кружка, и вторая, синяя, побольше. Я сыплю белый порошок в красную кружку так, чтобы Макс не заметил. Протягиваю ему красную кружку. Он с горестным вздохом делает глоток и произносит, глядя на кухонный шкафчик: