Она рядом, и Егор не позволит ей убежать. Она тоже виновата.

– Ты мне поможешь. – От неожиданности я вздрогнула. Ну вот, снова задумалась. Сегодня целый день я только и делаю, что думаю. О чем? Да, как обычно, ни о чем. О себе, о Юльке, о Егоре. Тяжелые мысли. Неприятные.

– Слышишь меня? – тяжелая рука легла на шею.

– Слышу. – Я боялась пошевелиться. Он сейчас в таком состоянии, что убьет не задумываясь. Потом, возможно, будет сожалеть о своем опрометчивом поступке, хотя… Сомневаюсь, что будет. Пальцы слегка сжали шею, ну вот, похоже, я не ошиблась.

– Завтра. Ты. Покажешь мне. Где. Находится. Этот. Приют. – Он говорил медленно, выделяя каждое слово, точно опасаясь пропустить нечто важное.

– Хорошо. – Надеюсь, до завтра он успокоится, иначе… иначе конец, я ведь не помню, где находится «Милосердие Господне», но в данный момент объяснять что-либо бесполезно, Егор просто-напросто не услышит.

– Мы поедем, и я убью эту скотину, – совершенно спокойно заявил он.

– Кого?

– Пророка. – Пальцы разжались. – Я убью чертова пророка.

Я вцепилась в несчастного медведя. Неужели… Он не знает. А милиция – пустая угроза, на которую я купилась. А завтра, что будет после того, как он узнает?

Явно ничего хорошего.

– Итак, я оказался прав… – Ромашев вцепился в гамбургер с энергией оголодалого пса. Он, не жуя, заглатывал огромные куски бутерброда, густо сдобренного майонезом. Васютка предпочитал питаться в нормальной столовой, пускай там суп вчерашний, а салаты пахнут уксусом и железной кастрюлей, но все равно, в них больше правды, чем в этой свежей и горячей псевдоеде. Но поскольку заключение экспертизы – пускай даже в устной форме – нужно было немедленно, приходилось соглашаться на условия Ромашева. Вот Игорь и сидел в странного вида забегаловке, принюхиваясь к неожиданно аппетитным запахам горячей еды.

– Пуля в голову. Стреляли в затылок и с близкого расстояния. Кстати, тебе повезло – пуля застряла в черепе, так что будет с чем сравнивать. А чего не ешь?

– Не хочу.

– Молодец, – похвалил Ромашев, – здоровое питание – залог долгой жизни. Правда, господину неизвестному питание не слишком помогло, пуля – такое дело… не всякий организм переварит. Ну, что еще тебе рассказать? Мужчина, возраст – от двадцати пяти до сорока, смерть наступила около года назад. Это предварительно! – на всякий случай уточнил эксперт, слизывая белую майонезную каплю с манжеты. На манжете осталось пятно, но, похоже, Ромашева подобные мелочи не волновали.

– Сам видел, с чем работать приходится…

Васютка на мгновение вспомнил, что он видел, и враз ко всем аппетитным запахам добавилась одна весьма неаппетитная «лесная» нотка.

– Чего побелел? – поинтересовался Ромашев, прихлебывая колу. – Кстати, думаю, убили твоего клиента не сразу… Я, конечно, пока еще не закончил, но… В общем, имеем выбитые зубы, пару сломанных ребер, и колено повреждено, скорее всего, огнестрел, но пули нету, а времени прошло порядком.

– Пытали?

– Скорее да, чем нет. Ну, кому надо выбивать зубы мертвецу?

– Чтобы не опознали? – предположил Васютка.

– Ну… Не знаю, тебе виднее, а я это только так, на вопросы отвечаю…

Сделка состоялась. Ядвига была прекрасна и невинна, точно первый снег, Эльжбета Францевна горда собой, а Алексей задумчив. Он объявит о собственной свадьбе вечером, князь соизволил ввести Луковского в курс дела, и странно, но Федор был благодарен ему за эту малость. Кажется, он еще поздравил Алексея, пробормотал что-то насчет будущего счастья и многочисленного потомства.

Церковь дышала холодом и сыростью, но Федор не ощущал ни того, ни другого. Он тонул в голубых глазах невесты и был почти счастлив. Ядвига – настоящая красавица. Ядвига – достойная графиня.

Эльжбета Францевна позволила себе всплакнуть. Как мило. Алексей с несвойственной ему трогательной нежностью сжимал тонкие пальчики Элге. Крохотные, удивительно прекрасные снежинки сыпались с неба, и Федору хотелось смеяться и плакать одновременно.

– Ты прекрасна! – шептал он в розовое ушко жены, та краснела и счастливо улыбалась. Ее ладошка дрожала в его руке, словно испуганная дикая птица.

Птица-Элге. Птица-мечта. Чудесная птица князя.

Наваждение проходит быстро, и Федор снова любуется Ядвигой. Милое дитя.

– Мы уедем, – обещает он. – Скоро.

– В Петербург?

– В Петербург.

Эльжбета Францевна мнет кружевной платочек. В малом зале уже накрыт праздничный ужин. Возможно, и хорошо, что нет гостей, не нужно притворяться, развлекать беседой толстую и одышливую супружницу какого-нибудь местного аристократа, пока ее муж танцует с Ядвигой. Или с Элге…

Сегодня танцев не будет. Федор смело обещает своему златокудрому ангелу, что в Петербурге она сможет танцевать столько, сколько захочет. Он готов пообещать ей весь мир и себя самого в придачу. Он счастлив. Глупо, безумно счастлив, наперекор всем сомнениям. Или причиной тому густое, будто вода из болота, вино, которое Эльжбета Францевна услужливо подливает в бокал зятя. Федор пьет. Вино вкусное и пахнет свободой. Ему ведь обещали свободу. В голове шумит, и голубые глаза внезапно чернеют. Черный цвет предрекает беду.

Ведьмин рог предрекает беду.

Курица, которая кричала петухом, предрекает беду.

Урганские топи предрекают… И волчья пасть скалится с печати, князь постоянно трогает перстень, точно опасаясь потерять. Пускай. Федору все равно, он уедет. Обманет и ведьму, и оборотня. Пусть проклятая Крепь остается князю. Не жалко.

В супружеской спальне пахло сушеными розами и вином. Ядвига лежала, обеими руками вцепившись в тонкое одеяло. Должно быть, ей страшно.

– Не надо бояться, любимая. – Федор протянул ей бокал. Чудесный напиток избавит ее от страха, подарит иллюзию счастья, и они вместе улетят далеко-далеко. Князь ошибался, на чужих крыльях отсюда не вырвешься, нужно иметь свои.

– Ну же, милая… – Федор хотел сказать что-нибудь ласковое, но не сумел придумать ничего подходящего. Кажется, он был слишком пьян, чтобы думать.

Однако, к несчастью, он был пьян недостаточно, чтобы не понять – невеста не была девственницей. Его все-таки обманули. Значит, вот что собирался рассказать князь.

Или не собирался.

Ядвига молчит, закусив губу. Хоть бы заплакала, хоть бы придумала, сочинила какую сказку, он бы поверил, просто чтобы не потерять уважение к самому себе. Графиня. Ангел. Прекрасное создание. Теперь понятно, отчего в доме нет гостей. Не из-за зловредной старухи, не из-за мифического проклятия, а из-за того, что его милая женушка позволила скомпрометировать себя, и об этом стало известно.