В ту же секунду из-за углов возникли три джипа и вереницей проехали перед Каримом. Они с грохотом прорвались через сетчатые ворота пропускного пункта и исчезли на пирсе. Тут же ворота преградил бронированный фургон, из которого бойцы пальнули очередь в охранников пропускного пункта.

– Вторая группа, вперед! – проревел Карим последнюю команду и даже причмокнул от наслаждения, представляя растерянные лица людей, застигнутых врасплох.

После этой команды вторая группа бронеджипов должна была попасть в док через ворота, в которые проехали люди Абеля, и еще один фургон – перекрыть выезд. Никому не выбраться из дока живым. Люди Абеля вынуждены сражаться.

Карим победно откинулся на спинку сидения и с наслаждением слушал мелодию из выстрелов и криков людей.

***

Солнце уже почти спряталось за горизонтом, знаменуя конец затянувшегося тяжелого дня, наполненного скорбью, слезами и трауром. Гости уже разошлись и в доме остались лишь друзья, бойцы и Нина, весь день не покидавшая укромный эркер в углу гостиной, где она сидела точно призрак, никому не попадаясь на глаза. Уж призраком-то она умела быть. Если для остальных дом был наполнен горестной печалью, то для Нины – истым чувством вины. Каждая картина, каждая лампочка, каждая стена словно шептали наперебой: «Это все твоя вина! Это все ты! Ты ее довела! Ты ее убила! Из-за тебя все стало плохо! Ты появилась, и все пошло наперекосяк!». Каждый всхлип гостя или унылое замечание типа «Лидия так любила эти шторы! Она сама разрабатывала дизайн!» оседал на совести Нины, точно ил на затонувший корабль. Да, она была невидима для гостей, но они-то для нее – нет. Ей приходилось слушать сожаления и причитания гостей, хотела она того или нет, уши стали неподвластны ей и перешли на сторону врага, словно винили Нину за произошедшее, и хотели донести до нее, как можно больше тому доказательств. Ну, надо же, ее предали собственные уши!

На самой церемонии похорон она, разумеется, не присутствовала. Сама не рвалась, да никто бы и не пустил, иначе бы Роберт точно пристрелил ее, и пришлось бы хоронить обеих. Поэтому во время церемонии похорон они с Фидо сидели в гостиной дома Роберта и ели закуски, пили чай, пока кейтеринговая компания накрывала скромные столы для поминок. Хорошо, что Нина додумалась запихнуть в себя пару сендвичей, на последующие шесть часов она стала заложницей эркера, спрятавшись в огромном кресле с позолоченными ручками, очень неудобными, надо сказать, на них невозможно было уснуть. В какой-то момент к ней заглянул Марк и протянул планшет. Он показал ей, как играть в головоломку из шариков «Три в ряд», и следующая пара часов пронеслась более менее быстро. Нина искренне благодарила его за проявленную чуткость. Марк, действительно, был самым милым и безобидным во всей компании. Точно Ангел, вечно ратующий за мир, как любил говорить Дэсмонд.

Эрику удалось поговорить с Робертом впервые с того злополучного ужина.

– Роберт, я клянусь, я не знал, что так выйдет! Это никакая не подстава! И, уж тем более, я ничего такого не планировал! – Эрик в лепешку разбивался в попытках убедить Роберта.

Тот лишь молча слушал и кивал, словно потерял всякое желание спорить и доказывать свое. Ситуация его конкретно запутала и он решил, что лучшее, что он может сделать – оставить все, как есть. Простил ли он Эрика? Разумеется, нет. И вряд ли когда-либо простит. Он оставит смерть Лидии на совести друга, уверенный в том, что она загрызет его до отчаяния, когда Эрик останется сам по себе со своим эгоизмом. А в том, что Эрик останется один, Роберт не сомневался.

Эрик – единственный из всей компании выделялся стойкими убеждениями холостяка. Просто такой он человек. Ему не нужны привязанности, он бежит от них, как бежит от родного сына, обманывая себя тем, что редкие встречи гораздо слаще совместного проживания. Сколько он еще сможет уходить в сумасшедшие запои и устраивать безудержные вечеринки с оргиями? Пять, десять лет? Рано или поздно он все равно поймет, что не в этом смысл жизни. Можно сколь угодно заполнять свой сосуд материальными вещами, но так или иначе они все испортятся, загниют, протухнут, а вот духовное наполнение – это совсем другое дело. Это нечто эфемерное, неподвластное времени, оно вечно. Только с ним можно достичь того состояния насыщенности, когда лежишь на смертном одре и понимаешь, что ты сделал на этом свете все, что мог, и ни о чем не сожалеешь. Досадно, что Эрик до сих пор не осознал это и верил, что избежать старческих сожалений он сможет, только испробовав все физическое на этом свете. Он не понимает, как важно найти того, с кем перестанешь чувствовать себя одиноким, с кем молчание будет комфортным, с кем будет приятно просто стариться на пару. Эрик еще этого не понял, но вот друзья-то понимают. Они – другого поля ягоды. Рудольф давно остепенился, у Марка все еще впереди, но он определенно ищет ту единственную, а Дэсмонд – просто придурок, он не в счет.

– Я все равно уеду, Эрик – тихо ответил Роберт и устало прошагал к окну, прокручивая в голове одно и то же воспоминание миллион раз: гроб опускается в землю.

После похорон он поднялся сюда в спальню и больше не покидал ее, желая избежать встреч с сочувствующими глазами гостей, для которых Лидия была настоящей святой женщиной, хотя большинство гостей видели ее всего однажды, а кто-то вообще знал о ней только понаслышке. Он и не устраивал никаких поминок и, уж тем более, не заказывал кейтеринг с официантами. Все это устроили друзья. Спасибо, что хоть по-скромному. Сам Роберт еще вчера собрал свои вещи, и две дорожные сумки стояли здесь на полу возле двери спальни, дожидаясь завтрашнего утреннего отъезда в дом на побережье. Роберт еще не решил, чем займется. Денежных трудностей он не испытывал. Да о деньгах и говорить не стоило. Он скопил их в таком количестве, что еще и правнукам хватит на хорошую жизнь. Сейчас Роберт хотел скорбеть в одиночестве. Это и был весь его план. Он чувствовал, что ему необходимо просто погоревать обо всем: о Лидии, о несбывшихся мечтах, о самом себе.

– Роберт, я не в силах тебя удерживать, – говорил Эрик, сидя на кровати, в голосе слышалась неподдельная грусть. – Но я надеюсь, что ты вернешься. Если ты уедешь, все изменится. Ничего уже не будет как прежде. Ты нужен нам. Нам всем! Не только мне! Ведь это все – это наше детище! Мы не можем его просто бросить.

Роберт наблюдал в окно за тем, как стали разъезжаться первые гости.

– Это – твое детище, Эрик. И оно всегда было твоим. Мы – лишь няньки, – равнодушно констатировал Роберт.

– Не правда! – обиженно возразил Эрик.

– Правда, – снова повторил Роберт и открыл дверь, ведущую на балкон. – Не бойся, ты же – гений, ты не пропадешь без нас.

С этими словами Роберт вышел на небольшую балконную террасу, обозначая отсутствие желания продолжать разговор.

Эрик не настаивал. Он помедлил немного в надежде, что Роберт просто вышел покурить и скоро вернется, но тот встал у парапета, руки в карманах брюк, и всем своим видом демонстрировал, что он ушел надолго. Тогда Эрик спустился в гостиную, сел на диван и надолго залип взглядом в никуда.

– Что-то меня пучит от этой капусты в кляре! – сказал Дэсмонд, подойдя к столам, с которых официанты уже начали убирать.