На протяжении всего времени нацистской оккупации эта женщина (в 1944 году ей было 46 лет) умело пользовалась своей неказистой внешностью, чтобы оставаться на неприметной должности хранителя в галерее Жё-де-Пом на задворках Лувра. Оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга (см. главу 4) использовал это здание как главный склад для всех произведений искусства, похищенных им с территории Франции. Перед отправкой в Германию каждый предмет здесь педантично заносился в каталог и фотографировался. Каждую ночь Роза Валлан выносила негативы, которые затем перепечатывали ее товарищи из Сопротивления, пока она сама копировала записи о каждом предмете и его предполагаемом месте назначения в Германии. Каждое утро она возвращала негативы обратно до начала рабочего дня. Таким образом, у нее была возможность передавать правительству «Свободной Франции» в Лондоне списки почти всех похищенных сокровищ, которые отправлялись в Германию. Постоянный поток информации от различных движений Сопротивления по всей Европе в плановом порядке подтверждался в зашифрованных сообщениях, транслируемых через радио ВВС; например, типичным сообщением для Розы Валлан была фраза «Джоконда улыбается». У самой Розы было мало причин улыбаться: обнаружение ее деятельности привело бы к неминуемой гибели – либо под пулями расстрельной команды, либо после долгих мучений в концлагере.

Даже когда Союзники подошли к Парижу, в Жё-де-Пом все еще укладывали в ящики сотни предметов искусства для дальнейшей отправки в Германию. 2 августа 1944 г. 148 ящиков с похищенными картинами[181]были погружены в товарные вагоны, прицепленные к поезду № 40044 на железнодорожной станции Обервилье. Как обычно, Валлан переписала всю информацию о грузе и пункте назначения в Германии. Эти данные она передала Сопротивлению с просьбой задержать, если представится возможность, отправление поезда в надежде на скорое прибытие союзных войск.

К 10 августа поезд № 40044 был полностью загружен и готов к отправлению в Германию. В тот же день и именно в том районе французские железнодорожники объявили забастовку. Через двое суток их убедили вернуться к работе. Поезд тронулся, но по непонятным причинам его перевели на запасные пути. Там необъяснимым образом в двигателе возникли технические неполадки; в конечном итоге, их исправили, однако поломка сцепных механизмов и заклиненные тормоза отложили рейс еще на два дня. Наконец, поезд № 40044 снова двинулся в путь и снова остановился, когда на самом коварном и узком участке железнодорожной сети два локомотива столкнулись и сошли с рельс. Будучи «запертым» в тупике, состав с грузом произведений искусства так никогда и не покинул Париж.[182]

После одновременного разгрома группы армий «Центр» в Белоруссии и группы Армий «Б» в Нормандии Мартин Борман убедился в необходимости ускорить разработку операций «Полет орла» и «Огненная Земля». Для этого он организовал экстренную встречу немецких промышленников, бизнесменов и некоторых избранных партийных деятелей, которая состоялась 10 августа 1944 года в Страсбурге, в отеле «Мезон Руж» на улице Фран Буржуа. Сам Борман на этой встрече не присутствовал, поскольку должен был находиться рядом с фюрером; обязанности председателя исполнял уполномоченный им обергруппенфюрер СС доктор Отто Шид. Среди собравшихся были представители концернов Krupp, Messerschmitt, Rheinmetall, Büssing, Volkswagen и, разумеется, IG Farben, а также многих других. Открывая заседание, доктор Шид заявил:

Действия, которые будут предприняты по результатам этой встречи, определят все послевоенное будущее Германии. Немецкие промышленники должны отдавать себе отчет в том, что теперь война не может быть выиграна, и предпринять шаги по подготовке к послевоенной коммерческой кампании, которая обеспечила бы Германии экономическое возрождение и в которой каждое промышленное предприятие будет налаживать новые контакты с зарубежными фирмами и вступать с ними в альянсы. Делать это следует в частном порядке, не вызывая подозрений. Однако за каждым [немецким] предприятием будут стоять НСДАП и Третий рейх, опекая и оказывая финансовую поддержку.[183]

Перевод капитала за границу набрал обороты, а «опека» и «поддержка» выразились в том, что Борман объявил об отмене действия некоторых положений изданного в 1933 году закона «О государственной измене». Этот закон предусматривал смертную казнь за нарушение правил проведения валютных операций, за экспорт капитала и даже за сокрытие иностранной валюты от государства. Его жертвой пал, в частности, стальной магнат Фриц Тиссен, который, впрочем, избежал высшей меры наказания; он и его супруга содержались в концлагерях Заксенхаузен и Дахау в относительном комфорте.[184]В январе 1950 года они эмигрировали в Бразилию и поселились в Буэнос-Айресе, откуда Тиссен руководил своей промышленной империей вплоть до смерти в 1951 году.

Борман с изящным лицемерием использовал активы Банка для торговли и судоходства, частного банка семьи Тиссенов в Роттердаме.[185]В 1918 году Август Тиссен основал его для тайного выведения капиталов из кайзеровской Германии перед лицом ее поражения в Первой мировой войне. Отсюда денежные средства были переведены за океан, в Объединенную банковскую корпорацию Нью-Йорка, полностью принадлежавшую компании Фрица Тиссена Vereinigte Stahlwerke AG (Объединенные сталелитейные заводы). Затем деньги были распределены по счетам в других американских банках, в том числе в National City Bank, Chase National Bank и Irving Trust, и использованы для покупки акций американских компаний и корпораций.

Капиталы из Германии хлынули сплошным потоком: резервы немецких промышленных компаний переводились через «Дойче банк» в Швейцарию и затем за ее пределы. Драгоценные камни и металлы, акции, патенты и облигации на предъявителя оседали на анонимных счетах и в сейфовых ячейках в банках по всему миру от Анкары до Андорры и от Виго в Испании до Вальпараисо в Чили. К 1938 году немецкими компаниями было зарегистрировано 1 618 промышленных и коммерческих патентов,[186]после встречи в отеле «Мезон Руж» это число выросло до 3 377. Все они были переведены в подставные фирмы таким образом, что оказались вне досягаемости для Западных союзников, но по-прежнему могли защитить производственные процессы и торговые операции немецких компаний. Версальский договор 1919 года, по которому национальные богатства Германии легли перед странами-победителями россыпью военных трофеев, не должен был повториться.