Мой двоюродный брат Александр, например, оставался на второй год. Детей на аттестат не вытягивали. Школьная программа давала разносторонние и достаточно фундаментальные знания по широкому спектру дисциплин, по крайней мере, выпускник школы, поступая в вуз, не ощущал себя неучем и репетиторов нанимать не приходилось.

Успехи образования были налицо. Хочу напомнить, что в дореволюционной России почти 72 процента населения в возрасте от 9 до 49 лет не умело ни читать, ни писать. Четыре пятых детей и подростков не имели возможности получить образование. Сейчас, когда много пишется и говорится о восстановлении преемственности с культурой далекого прошлого, возвращении произведений литературы и искусства народу, начисто забывается или сознательно игнорируется тот факт, что возвращающиеся из небытия произведения прародителям нынешних образованных потомков были абсолютно незнакомы, ибо они были отторгнуты от своей великой отечественной культуры, и только благодаря культурной революции, совершенной в стране после Октября, мы имеем возможность оценить творения прошлой отечественной и мировой культуры в целом.

После запуска в нашей стране в 1957 году первого искусственного спутника и особенно после полета Ю.А. Гагарина в космос весь Запад и США в первую очередь сделали для себя великое открытие — в СССР создана лучшая в мире система народного образования, благодаря которой стали возможны феноменальные успехи в науке и технике. Правда, реакция на это открытие у нас была своеобразной — провели школьную реформу, которая разрушила эту лучшую систему.

В мои школьные годы школа была и лечебно-профилактическим центром. Нам делали прививки от различных болезней, проверяли на туберкулез, обследовали и лечили зубы, регулярно брали на анализ кровь и т. д. Эта работа планомерно и целенаправленно проводилась в масштабах СССР из года в год, включая и военное время. Благодаря этой системе были побеждены эпидемии, бывшие страшным бедствием для старой России, снизилась детская смертность и заметно выросла средняя продолжительность жизни. Любопытный факт. Если ныне мы имеем бедственный скачок венерических заболевании, то в начале 50-х годов мой двоюродный брат, учившийся в Первом медицинском институте, как-то посетовал, что им не могли показать на занятиях больных со второй стадией сифилиса, так как поиски их в московских клиниках не увенчались успехом, такие больные просто отсутствовали.

Что еще можно сказать о жизни обитателей нашего дома? У многих были персональные машины, дачи. Кто-то пользовался государственными дачами, кто-то вступал в дачно-строительные кооперативы и строил дачи на свои деньги. Н.П. Каманин был в числе последних. Он занялся строительством чтобы отвлечь Марию Михайловну от потери сына. Дачу Каманин очень любил, летом ездил туда на своей "Волге", а зимой на электричке. Утром рано вернется с дачи на электричке, переоденется в мундир генерал-полковника и на служебной машине уезжает на службу. Как-то я спросил его: "Николай Петрович, а зачем вы мучаетесь в электричках, добирались бы до дачи на служебной машине?" — "Как на машине? — удивился искренно Николай Петрович. — Машина-то служебная, и я езжу на ней только по рабочим делам. А дача, что ж, то дело личное". Я бывал на этой даче, Каманины одно время держали там корову, и я с удовольствием угощался молоком, творогом или сметаной.

Сравнивая наши теперешние порядки с тем, что было тогда, я все больше прихожу к выводу, что никаких привилегий у обитателей нашего дома не было. Это была оплата по труду. Многие из них были крупными организаторами, менеджерами, как ныне модно говорить, а этот труд в любой стране оплачивается высоко. У нас в стране эти люди работали, не щадя себя, с утра до ночи, и за порученное дело отвечали не только партбилетом, но и собственной головой, они работали, как говорится, не только на износ, но и на вынос. Я думаю, что жесткая персональная ответственность, характерная для 30-х, 40-х, начала 50-х годов — была мера необходимая в такой огромной стране в условиях внутреннего и внешнего противоборства, когда каждый мирный вырванный у судьбы день нужно было использовать до дна.

Эта жесткая персональная ответственность за порученное дело сильно отличает руководителей того времени от нынешней номенклатуры.

Я знаю случай, когда в 1951 году первый заместитель министра, отвечающий за выпуск хлебопродуктов, поехал в Сибирь вместе со своим министром, чтобы проверить состояние дел с обеспечением хлебом этого региона. Вернулся в Москву расстроенным и даже опасался, что его могут арестовать, в чем не видел ничего противоестественного, так как выяснилось, что в Новосибирске ежедневно выпекалось "только девятнадцать сортов хлеба"!..

Главное, что отличало многих обитателей дома на набережной, — это глубокое уважение и глубокая вера в то дело, которому они отдали жизнь.

Эта дача находилась в районе станции Усово под Москвой. В своей книге Светлана Аллилуева оставила ее описание.

"Солнечный дом, в котором прошло мое детство, принадлежал раньше младшему Зубалову, нефтепромышленнику из Батума. Он и отец его, старший Зубалов, были родственниками Майндорфа, владельца имения в Барвихе, — и сейчас там, над озером, стоит его дом в готическом немецком вкусе, превращенный в клуб. Майндорфу принадлежала и вся эта округа, и лесопилка возле Усова, возле которой возник потом знаменитый птичий совхоз "Горки-2". Станция Усово, почта, ветка железной дороги до лесопилки (теперь запущенная и уничтоженная), а также весь этот чудный лес до Одинцова, возделанный еще лесником-немцем, с сажеными еловыми аллеями по просекам, где ездили на прогулки верхом, — все это принадлежало Майндорфу. Зубаловы же владели двумя усадьбами, расположенными недалеко от станции Усово, с кирпичными островерхими, одинаковой немецкой постройки, домами, обнесенными массивной кирпичной изгородью, крытой черепицей.

А еще Зубаловы владели нефтеперегонными заводами в Батуме и в Баку. Отцу моему и А.И. Микояну хорошо было известно это имя, так как в 90-е годы они устраивали на этих самых заводах стачки и вели кружки. А когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами, то они и вспомнили знакомую фамилию Зубаловых.

А.И. Микоян с семьей и детьми, а также К.Е. Ворошилов, Шапошников и несколько семей старых большевиков разместились в Зубалове-2, а отец с мамой — в Зубалове-4, неподалеку, где дом был меньше.

На даче у А.И. Микояна до сего дня сохранилось все в том виде, в каком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака — любимица хозяина; в доме — мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии; на стенах — старинные французские гобелены; в окнах нижних комнат — разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжереи, парники, конюшня — все осталось, как было. И так приятно мне всегда было, когда я попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, где все тот же резной буфет, и та же старомодная люстра, и те же часы на камине. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возле дома и потом обедают за тем же столом под деревьями, где выросли его пять сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома".