— А осмотреть его вы не хотите? — спросил капрал.

— Нет…

У Йоссариана отобрали одежду, выдали ему пижаму и предоставили койку в палате, где он испытывал, когда умолкали храпуны, безмерное счастье. Он начинал думать, что ему, пожалуй, понравилось бы провести здесь остаток его военной карьеры, — это представлялось столь же разумным, сколь и любой другой, способом выживания на войне.

— Хубба-хубба, — говорил он себе.

Когда мы в последний раз видели Йоссариана, стоял 1945-й, а он готовился к тому, чтобы спасти свою жизнь и рассудок, сбежав из базировавшейся на средиземноморском острове двадцать седьмой воздушной армии в Швецию, хоть и не был уверен, что сможет до нее добраться. Сорок с чем-то лет спустя…

Йоссариану приснилась его мать, и он понял, что скоро умрет. Доктора, услышав от него эту новость, расстроились.

— Мы не нашли у вас ничего опасного, — единодушно твердили они.

— Ищите дальше, — велел он.

— У вас идеальное здоровье.

— Подождите немного, сами увидите.

Йоссариан снова лежал в больнице, отступив на эту позицию под невротическим шквальным огнем малопонятных физических симптомов, который все чаще обрушивался на него с того времени, когда ему впервые в жизни пришлось зажить в одиночку, — он вынужден был снова сбежать, если так можно выразиться, в больницу (проведя всего четыре месяца вне ее стен) после пугающего известия о том, что Джордж Буш и вправду принял решение отказаться от президентства, кто бы ни стал его преемником, и совершенно случайного получения им, Йоссарианом, информации, согласно которой Мило Миндербиндер, с коим он был к этому времени неопределенно, неприятно и неразрывно связан, расширяет границы своей деятельности, переходя из сферы торговли такими товарными излишками, как исчерпавший срок годности шоколад, залежавшийся на складах египетский хлопок, секонд-хэндовые урановые топливные стержни и чиненые-перечиненые ядерные реакторы, в область торговли военным снаряжением, и планирует построить боевой, оснащенный атомным оружием самолет собственной его конструкции, который у него кто-нибудь да купит.

В добавление к двум этим вполне достаточным причинам для страха на Йоссариана что ни день сыпались новые. Развалился еще один нефтяной танкер. И тут уж говорить об истерии не приходилось. Кто-то в правительстве явно брал большие взятки. Ответственные промышленники Западной Германии продавали технологию производства отравляющих веществ воинственным милитаристам Ближнего Востока, и те, несомненно, воспользуются этими веществами, чтобы перетравить и самих промышленников, и их соотечественников во время великой войны Востока с Западом, каковая рано или поздно наверняка разразится и станет последней из всех войн. В Калифорнии жизнерадостный, веселый молодой человек по имени Майк Милкен за один календарный год заработал, по общему мнению, 550 миллионов долларов, не предоставляя никому из граждан страны (за исключением тех, кто с удовольствием позволял ему получать непомерные вознаграждения) ни продуктов, ни услуг, ни чего-либо обладающего социальной ценностью, и, вне всяких сомнений, считал себя достойным по меньшей мере того, что получил. Между тем в Иране главный религиозный вождь объявил о награде в один миллион долларов, которая достанется тому, кто убьет писателя, жившего в Лондоне и написавшего антирелигиозный роман. Китай, развивающаяся страна с самым большим в мире населением, обращался в крупного поставщика вооружений. Соединенные Штаты финансировали антисоветское революционное движение в Афганистане, а Советский Союз финансировал антиамериканский режим на Кубе и еще один — в Никарагуа и продавал новейшие, самые навороченные боевые самолеты грозившему всем подряд войной ливийскому лидеру; Индия обзавелась ядерным оружием; Пакистан испытывал ракеты дальнего действия. У Ирана имелся нервно-паралитический газ, у Южной Африки — низкообогащенный уран, у Аргентины и Индии — тяжелая вода, а заводы, занимавшиеся обработкой урана и трития, росли по всему Ближнему и Дальнему Востоку как грибы. Уинстон Черчилль умер, взяв в этом пример с Муссолини и Фреда Астера, а Джо Димаджо собирался последовать его примеру. Мать и отец Йоссариана умерли тоже, и к нынешнему времени им составили компанию все его дяди и тети, в чем, разумеется, веселого было мало. Но если в этом веселого было мало, то существовало много такого, в чем веселого было еще меньше. Куда ни глянь, Йоссариан повсюду видел очередного психа, и для того, чтобы сохранять среди столь многих проявлений безумия, а также угроз нравственного и физического порядка благостную психическую устойчивость, разумному, занимающему в обществе приметное положение пожилому гражданину вроде него только одно и оставалось — вертеться. Здоровье Йоссариана находилось в опасности, и он понимал, что нуждается в помощи.

По меньшей мере один раз за каждое утро к нему вваливались без всякой предварительной договоренности доктора — компании безапелляционных, бодрых, серьезных консультантов, его лечащий врач Леон Шумахер, сопровождаемый бодрой, серьезной свитой бодрых, серьезных начинающих врачей с вдумчивыми лицами и бездумными глазами, сопровождаемой Мелиссой Веденмюллер, разбитной симпатичной старшей сестрой отделения, обладательницей хорошенького личика и роскошного зада, которая открыто заигрывала с Йоссарианом, несмотря на его преклонные годы, и которую он хитроумно заманивал в свои сети, помогая ей благополучнейшим образом сойти по нему с ума, несмотря на ее молодые годы. Это была высокая женщина с соблазнительными бедрами, помнившая Перл-Бэйли, но не помнившая Перл-Харбора, что, по прикидкам Йоссариана, помещало ее в возрастную категорию «от тридцати пяти до шестидесяти», — лучшая, как он считал, пора для любой женщины. Вообще говоря, никакого понятия о том, что она собой на самом-то деле представляет, Йоссариан не имел. Он без разбору и с превеликим удовольствием хватался за любую, какая ему подворачивалась, возможность приятно скоротать те несколько недель, которые он решил провести в больнице, дабы отдохнуть и собраться с мыслями. Подобно неумелому штурману, каким он был во время Второй мировой войны, когда в течение нескольких месяцев проходил боевую подготовку в авиационном корпусе, стоявшем в Колумбии, штат Южная Каролина, а затем летел в Бразилию, оттуда в Африку и, наконец, на средиземноморский остров Пьяноса, Йоссариан большую часть времени не понимал, где он находится и куда направляется, но когда признавался в этом близким друзьям, они ему не верили.

На сей раз Йоссариан получил хорошую палату с приятными соседями, которые не страдали опасными или неприятными заболеваниями, и обширным видом на парк, а Мелисса сама сообщила ему со смиренным смешком и надменной резкостью, что зад у нее роскошный.

Роскошный там или не роскошный, но уже к середине его первой больничной недели Йоссариан что было сил крутил любовь с этой доступной высокоответственной женщиной, на которую возлагал теперь надежды по части и здоровья своего, и нерегулярных, коротких эпизодов приятного времяпрепровождения. Доктор Леон Шумахер на эти проявления похоти и фривольности взирал без всякого одобрения.