кармана доктор вытащил изоленту. Он разложил руки Степана по швам и покрыл туловище от живота до шеи очередным слоем скотча. Степан, загубивший единственный шанс, даже не обозначал сопротивление.

– Положительному герою на экране можно все, – жаловался псих. – Можно унизить врага обидной шуткой. Можно с наслаждением выдрать ему кадык. Можно и обмануть, почему нет. Разжалобить и подло пнуть под копчик, когда сердобольный неприятель отвернется. А с чего вы взяли, что положительный герой – это Степан Стайкин, а не я? Он, между прочим, в своих стримах постоянно циника из себя корчил. Про инвалидов шутил, про трансгендеров, про домашнее насилие. А сейчас почему-то не шутит.

С этими словами маньяк убрал изоленту в карман и достал оттуда второй скальпель – в целлофановой обертке. Не снимая ее, садист воткнул нож и в другую ногу Степана. В тот же участок и так же под прямым углом.

Шок по-прежнему блокировал любые ощущения.

– Вы, – говорил в камеру доктор, – наверное, считаете меня стопроцентным извращенцем. Удерживаю парня в плену, издеваюсь почем зря. Боитесь, как бы не отсодомировал дорогого Степашку у вас на глазах.

Псих зло щелкнул Степана по носу и продолжил:

– А я никакой не извращенец. Ни капли. У меня нет темных половых фантазий, меня не смущают голые части тела. Я честный фанат физического насилия, интенсивного и бескомпромиссного. Секс же все делает примитивным. Как ни изощряйся, в сексе все стремления сводятся к одному: достичь наивысшего напряжения и разрядиться известной субстанцией.

В тоне безумца не было и тени иронии.

– В сексе многие в лепешку расшибаются – лишь бы оттянуть финиш, лишь бы не разрядиться. С насилием такой вопрос в принципе не стоит. Мучай жертву сколько угодно: часами, днями, неделями. Никаких природных ограничений. Только ты и твоя фантазия.

Холодные пальцы схватили степановский нос и крутанули. Чуть не поперхнувшись кровью, Степан дернул голову наверх.

– Слива! – воскликнул садист.

Степан изо всех поднимал голову, чтобы не захлебнуться.

– Эй, блогер, не боись: получай переки́сь, – продекламировал псих.

Он воткнул в кровящую ноздрю шмат ваты. Вата шипела.

– Ответочка прилетела. Да не сломан твой нос, не переживай.

Кровь нагревалась, пенилась, стекала по носоглотке.

– Вы ведь хотите, чтобы я отсодомировал Степана? Морщитесь, думаете про себя: «Фу, как противно». А сами мечтаете об этом. Чтобы затем плакаться психологу и в красках расписывать, как злодей в маске в прямом эфире продырявил вашего любимого блогера.

Степан сглотнул горячую кровь и взмолился:

– Отпустите меня! Пожалуйста! Вколите снотворное и бросьте где-нибудь на пустыре. Я вашего ни имени не знаю, ни точки, откуда вы стримите. Пожалуйста. У меня шоковое состояние, я все равно забуду все, вытесню из памяти. Пожалуйста.

Доктор поцокал и погладил Степана по волосам.

– Разве вас в школе не учили, что бесполезно давить маньяку на жалость? Это же верный способ потешить его самолюбие.

– Вы можете мне еще скальпель в ногу всадить, можете еще палец отрезать, только отпустите, пожалуйста!

– Вот и торги пошли. А мне с этого какая радость?

Степан замолк. Ничего разумного он бы не предложил. Донаты? Рекламу? Участие в следующем эфире?

Садист направился к другому операционному столу.

– Пока Степан размышляет, что бы такое посулить, возобновим наше вскрытие головного мозга. Он как раз стынет на тарелочке, как грушевый чизкейк из холодильника. Как я и отмечал, метод Флексига наиболее удобен, потому изберем его. Итак, приступаем к нашему, с позволения сказать, чизкейку. Предварительно отделим мозжечок…

– А-а-а! – заорал Степан. – Сделайте же что-нибудь! Спасите меня от этого психопата! Звоните в полицию, в пожарную, в ФСБ, пусть там вычислят сигнал! Да что с вами такое, люди! Спасите ме…

Крик оборвался звоном разбитого стекла. Степан машинально обернулся на звук. Безумец уставил растерянный взгляд в пол, будто сжимал невидимый мяч в районе живота. Туловище маньяка заслоняло собой верхнюю часть покойника, накрытого синей клеенкой.

Псих медленно поднял голову и произнес в камеру:

– Мозг больше не пригоден для препарирования.

Степан зажмурился.

– Открыть глаза, – повелел жутко спокойный голос.

Помимо воли Степан повиновался.

Маньяк вытащил скальпель из правой ноги и без проволочек отсек оставшийся мизинец. Не реагируя на истеричные мольбы пленника, псих снова вонзил окровавленный нож в бедро и провел глубокую полосу длиною в целый Панамский канал. Сквозь огненно-черные круги, пляшущие на радужке, Степан разглядел, как садист поливает свежие раны водкой.

Пустоту на месте мизинца он, как и в первом случае, прижег зажигалкой, а рассеченные края на бедре, натянув их двумя пальцами, скрепил степлером.

Степан вопил от боли, раздирающей на части. Спасительное беспамятство, столь желанное, не наступало.

Псих принес изоленту. Одним куском заклеил бедро, а другим залепил рот.

– Я же предупреждал, что ненавижу, когда орут! Это сбивает с толку, заставляет нервничать! Предупреждал же!

И обрушил ладонь на ноющий нос. Словно по кнопке саданул. Зашедшись в кашле, заточенном под скотчем, Степан высморкал вату с налипшими кровяными сгустками. Хлынувшая наружу кровь струей потекла обратно.

– Ладно-ладно, – проворчал безумец. – А то захлебнешься мне тут.

Он отодрал изоленту с губ и сунул в кровоточащую ноздрю очередную порцию ваты с перекисью.

Фиолетовые пятна водили хороводы перед глазами. Сил на крик не оставалось.

Маньяк между тем теребил невесть откуда взявшуюся пузырчатую пленку и лопал шарики.

– Говорят, снимает стресс, – объяснял он в камеру. – У меня наоборот. Едва эта штука попадает ко мне в руки, начинаю нервничать, как бы не пропустить ни один пузырек. Пока не удостоверюсь, что взорван каждый, не успокоюсь.

Хлоп. Хлоп. Хлоп-хлоп.

– В такие секунды воображаю себя рыцарем, который освобождает воздух из полиэтиленовой тюрьмы.

Распирающая боль удерживала Степана в сознании.

– Пожалуйста, – проскулил он. – Пожалуйста, анальгетик.

– Страдаешь?

Степан слабо кивнул.

– Почему-то считают, что у страдающих больше прав. Подай им то, подай се. Почтение прояви. А как по мне, если кто-то страдает, еще не факт, что это незаслуженно.

Тем не менее псих вкатил в катетер обезболивающее.

– Поделюсь одним своим переживанием, уважаемые зрители, – сказал безумец. – Только не смейтесь. Это очень интимный момент. Мне потребовалось много храбрости, чтобы в таком признаться. В общем, наверняка все вы смотрели сериал «Красные» от «Нетфликс». Если не смотрели, то хотя бы в курсе, что это левая агитка, проспонсированная Социалистической партией США. Той самой, которая за социалистов без демократов. Создатели проецируют свои влажные фантазии на прошлое, поэтому красные там хорошие, а белые плохие. В фильме, когда большевикам позарез надо кого-то казнить, они суетятся насчет законности и все обставляют так, будто ничего не попишешь. Зато белые о легитимности не парятся. Вешают на столбах, расстреливают пачками,