Для начала он поведал обо всех тонкостях и сложностях задуманного предприятия. Потом рассказал о перспективах их, теперь уже общего, дела. Воодушевленный благосклонным приемом слушателей, Сорс закончил так:

– Европа, Азия, Россия, и это еще далеко не все регионы, которые мы хотим включить в наши планы. В тех же странах, где прошли перевороты, уже разбиты сотни гектаров плантаций и вовсю строятся заводы для переработки сырья. Иными словами, наш бизнес приобретает цивилизованный облик. Очень скоро вы сможете реально оценить плоды ваших вложений!

Он хотел было поставить на этом точку, но вдруг руку поднял Рамирос, прилетевший сюда из Мексики и бывший, скорей всего, просто наблюдателем.

– Амиго, я не могу понять, для чего меня сюда пригласили? Людей, уполномочивших меня на эту встречу, интересует наш северный сосед. Мы готовы вложить миллиарды, чтобы проложить такой же трафик в Штаты.

Вопрос был в самую точку. Сорс выдержал паузу.

– Господа, хочу напомнить, что наш бизнес процветает до тех пор, пока наши интересы лежат в русле политических интересов Соединенных Штатов. – Здесь он немного помолчал, так как считал, что нужна в этом месте пауза, почти угрожающая. – Вы, господин Рамирос, и ваши люди, наверное, еще не испытывали на себе ковровых бомбардировок. Так спросите у тех из присутствующих, кто их еще помнит. – И добавил: – Не рубите сук, на котором сидите.

...Сорс открыл глаза, вынырнув из воспоминаний. Урчали, теперь уже почти успокаивающе, движки самолета. В салоне было тихо.

«Да. Если все получится, я открою новую страницу истории, и обо мне будут говорить – конечно, в узких кругах – как о новом Капоне. Но если хоть что-то пойдет не так и вся схема обвалится, виноватым во всем тоже сделают меня...» А вот про это ему думать совсем не хотелось. И он снова закрыл глаза.

* * *

Вновь и вновь возвращаюсь в своих мыслях к одному вопросу – что делает человека таким, каким он становится к зрелому возрасту и каким, чаще всего, и остается потом до конца. Почему Клерк увлекался наукой в юности и был в молодости научным сотрудником? Почему Седой и Сорс могли бы стать лидерами крупных компаний, руководить крупными, в масштабах, может быть, даже целой страны – значимыми проектами, позитивными, созидательными? И почему все трое, и каждый из них, оказались «по ту сторону»? И где, собственно, все время про это думаю, проходит эта самая «сторона»? Где эта черта?

Обычно в таких случаях принято пенять на детство, среду и все такое. Мол, все закладывается в детстве, все определяет семья, воспитание. Конечно, само по себе это так, и с этим трудно поспорить. Но как раз-таки могу поспорить, что даже самый предубежденный сторонник «теории детства» не отыскал бы в Сорсе-ребенке грядущих признаков монстра. Не верю в то, что ребенок может быть монстром. Я не хочу сказать, что все дети – ангелы, но и в детей-мафиози, у которых на лбу или на детской коляске четко написано – голубым по розовому – вот будущий душегуб и наркоторговец, тоже не верю. Мне кажется, что в детстве закладываются основы личности, да, формируются привычки, даже характер в целом. Но все это, как бы сказать, лишь формирует некий музыкальный инструмент в человеке. Например, создается внутри человека скрипка. Но вот играть потом эта скрипка может совершенно разный репертуар, плюс еще и с совершенно разным чувством, плюс еще и с совершенно разными целями. Одна и та же скрипка может играть Моцарта и может играть на похоронах, может играть авангардный джаз на высоколобых фестивалях, а может играть в ресторанах похабщину, может звучать гармонично и светло, а может издавать душераздирающую какофонию. И все это – та же скрипка. Так и Клерк, Седой, Сорс и прочие пауки и паучки. Что-то случилось с ними в какой-то момент, и не в детстве, вероятно, даже не в юности и не в ранней молодости. В какой-то момент они четко и навсегда выбрали, что будут играть на своих скрипках. Выбрали репертуар, определились даже с публикой. Когда же?

Со временем я все чаще думаю, что это происходит с человеком тогда, когда он начинает даже не понимать, а чувствовать: пора что-то решать. Молодости пора переходить в зрелость. Пора застолбить свое место под солнцем. Еще хуже, когда человек в этот момент вдруг начинает думать, что то, чем он бредил в детстве, увлекался в юности, чему учился, к чему стремился, – это как-то... Не то. Не дает тех возможностей, которых он заслуживает. Не то место – мало солнца, много тени. И тогда человек начинает смотреть не в глубь себя, а по сторонам. И видит, что, пока он сидит в своей тени, другие вовсю загорают на солнце. У других места намного лучше, а почему? Разве они лучше его? Нет, они не лучше. Они хуже. И тогда человек перестает помнить о себе, каким был в детстве и юности, и хочет побыстрее стать большим. Большим бизнесменом, большим авторитетом, большим говнюком, наконец. Неважно – главное, что большим.

Вот тогда-то талантливый управленец становится главой клана, а младший научный сотрудник – теневиком. Конечно, в главу клана вчерашний скромный менеджер превращается не сразу, на это уйдут годы. Но в этот момент он уже – глава клана, потому что решил им стать и будет идти по головам, а если надо, то и рубить головы, чтобы им стать. Он выбрал свой путь, поняв, где его место под солнцем.

Иногда даже мне кажется, что существует не просто полоса в жизни, даже не год или месяц, а день и час, когда это происходит. Я уверен, что был такой час, когда младший научный сотрудник выбрал путь, который окончился в роскошной квартире с горами кокса, а затем в черном полиэтилене. Был такой час, когда «младший» сидел и думал: ну, это какая-то ерунда, почему я должен всю жизнь оставаться младшим? А чтобы выйти в академики, ой, сколько надо поработать – и мозгами, и локтями. Академия наук, если в ней покопаться, – ведь тоже саванна. А вот приятель, с которым вместе учились, бросил эту фигню, занялся бизнесом и неплохо себя чувствует. Может, тоже заняться бизнесом? Правда, приятель этот вечно в проблемах, налогах и проверках – по уши. Нет, не то. Много тени, мало солнца. А вот другой приятель непонятно чем занимается, мутный какой-то, но всегда веселый, весь в деньгах, поездках во Францию, весь в «Бриони». Пиджак – младшему научному надо открыть заново таблицу Менделеева, чтобы купить такой. И то неизвестно, сколько сегодня заплатили бы за таблицу Менделееву. Может, и кинули бы гения, запросто. Да и вообще, таблицу эту уже подло открыл Менделеев, занял это место под солнцем. А чем он, интересно, занимается, этот приятель в «Бриони». Вряд ли, конечно, чем-то законным, это понятно. Зато как выглядит! Легко. Уверенно. Всегда загорелый. Сразу видно – нашел человек место не в тени, а под солнцем. Скорее всего, в этом нет ничего сложного, и изобретать ничего не надо. Надо просто сказать себе – я хочу так же – и начать делать то, что для этого нужно.

Был такой час, и были такие мысли у Клерка – ну, конечно, не буквально такие, я не читаю мысли, тем более, давние мысли, тем более, трупов, но похожие, я уверен. Эти мысли, эти соблазны и этот выбор сначала заставили его скрипку играть мажорную мелодию «прухи». Потом превратили мелодию в какофонию кокаина. А потом заставили скрипку замолчать. Уколом в шею.