Выражение лица Герольда по-прежнему не изменилось.

— Каждый регулярно делает один выбор из множества, и любой выбор заставляет его хоть немного, но измениться. Таков закон жизни, и никто не может перешагнуть его. Если ты боишься того, что предлагает Авалон, то ты делаешь один выбор, и с этим ты должен жить. Есть те, кто не желают стать частью этой земли, поэтому земля отвергает их, и они остаются без её доброты и без умиротворения.

— Так значит, Авалон — это умиротворение? — Ник пытался придать своему тону оттенок недоверия. — Но то, что я уже видел здесь, подсказывает мне, что это не совсем так. Я наблюдал, как одни люди ловили других, и видел толпы скитальцев, которые явно не могли сказать, что этот мир — их дом.

— Таков был их выбор: отвергнуть Авалон, и поэтому Авалон отверг их. Они остаются неприкаянными бродягами, без всякого пристанища. И уже приближается день, когда они обнаружат, что без корней и без пристанища они окончательно пропадут.

— Те, кто истинно предан Авалону, повернутся против них? — Ник настаивал на разъяснении? Что это было, только что услышанное им? Угроза или предупреждение?

— В этом нет нужды. Авалон не враг человека. Это место для мира и безопасности. Но если кто-то остался без него, тогда приходит тьма и зло. Такое случалось и раньше, когда зло обрушивалось на землю. Там, где ему встречались Авалон, Тара, Броклайн, Карнак, там оно лишь плещется о стены, которых не в силах преодолеть. Но для тех, кто остаётся без тех стен, есть только неисчислимая опасность. Это зло периодически прибывает и убывает. Сейчас время начала прилива.

— Именно этот дьявол и забрасывает в Авалон таких, как я?

— Такой вопрос не для меня, незнакомец. Прими Авалон, и будешь знать.

— Я не могу решить прямо сейчас… — попытался отгородиться Ник.

И вновь вежливый наклон головы Герольда.

— Это понятно, потому что твоя раса плохо управляет мыслью. Чёткие решения очень тяжело даются вам. Я ещё увижусь с тобой.

Он закрыл коробочку, убрал её под плащ, и, отвернувшись от Ника, заскользил в обратном направлении, столь быстрым шагом, что догнать его можно было бы только трусцой. Но Ник был намерен последовать за ним, хотя бы небольшую часть пути. На этот раз Герольд был без коня, так что Ник мог проследить его…

Помня только об этом, Ник бросился через кусты, стараясь не потерять из вида сверкающий плащ. И тем временем продолжал думать о том, что сказал ему Авалон. Он назвался именем этой земли, как будто был официальным её представителем, полностью идентифицируя себя с ней. И была ли в словах его угроза — или он просто сообщал, что те, кто не находится под защитой «людей», подвергают себя огромной опасности?

Возрастающие толпы беженцев были частичным подтверждением его слов. И то, что видел Ник при нападениях тарелок, подтверждало безопасность Герольда и его города. С другой стороны, в его предложении скрывался явный ужас, как это обнаружили англичане, хотя их доводы всё ещё оставались неясными для Ника.

Это всё…

Ник остановился. Яркое сияние красок тоже было неподвижным. Ник нырнул в кусты. Из такого же, как и его, укрытия поднялся кто-то прямо на пути Герольда, поднимая вверх кол, увенчанный крестом из тусклого металла.

— Демон! — Фигура, используя этот своеобразный предмет как дубинку, пыталась обрушить его на голову Герольда. Но Авалона уже не было там, где его должен был найти удар: он оказался в стороне. И вновь эта дикая фигура, одетая в изодранную, забрызганную грязью мантию, с седыми спутанными волосами и такой же бородой, пыталась продолжить сражение. На этот раз, Герольд просто исчез из вида.

— Не двигайся!

Сзади на Ника пахнул порыв вонючего запаха, и одновременно он ощутил острый укол в середине спины, очевидно, для подтверждения словесного приказа.

Чуть позже тот же голос, глухим бормотаньем, на языке, которого Ник оказался не в силах понять, скорее всего, подозвал ещё кого-то.

Несостоявшийся противник Герольда всё ещё крутился на том месте, где исчез Авалон, круша своим орудием кусты, выкрикивая громким голосом слова на незнакомом языке. Он напоминал сбитого с толка неудачника, раздираемого яростью.

Как только последовал второй возглас из-за спины Ника, нападавший на Герольда перестал молотить кусты и направился к американцу кривобокой походкой, которая, тем не менее, позволяла ему передвигаться с приличной скоростью.

Когда он остановился, опершись о кол, Ник разглядел его одежду, напомнившую ему одеяние монаха. И его горящие глаза выдавали в нём фанатика.

— Вставай! — Боль в спине возросла. Американец поднялся на ноги, бушуя от ярости как на стоявшего сзади него человека, так и на себя самого, за то, что был так слеп, чтобы так примитивно попасть в плен.

Монах приблизил своё лицо к Нику. От его дыханья разило вонью, а зловонного запаха от его тела и заношенной одежды было достаточно, чтобы пленника тут же затошнило. Горевшие яростью глаза нетерпеливо бегали, сверху вниз оглядывая Ника.

— Демон! — Он поднял крест, и Ник решил, что сейчас тот с глухим стуком опустится на его голову. Он пригнулся и нырнул в сторону, и тут же был награждён ударом сбоку по голове, что заставило его опуститься на колени, а в голове раздался звон, наполовину затуманивший сознание. Они что-то тараторили над ним, тот, пленивший его, и монах. Их руки крепко держали его, и одна вцепилась ему в волосы, так, что он не смог даже двинуть головой. И вновь, как в тумане, над ним замаячил крест. И на этот раз он опустился так, что его конец больно врезался ему в лоб, раздирая кожу. Монах некоторое время держал своё орудие, а затем рывком убрал его, наклоняясь ближе к Нику, чтобы получше разглядеть результат. Он что-то проворчал, как будто был недоволен, а затем отдал какое-то приказание второму. Ника поставили на ноги, связали за спиной руки, туго стянув врезавшуюся в тело верёвку. Затем, до сих пор невидимый, второй человек обошёл его кругом и стал перед монахом.

Хотя по комплекции он напоминал Строуда, но выглядел совсем иначе. Его лицо сильно заросло густой бородой, которая так высоко поднималась по его скулам, что почти сливалась с бровями, такими же густыми и лохматыми. На голове у него был металлический шлем, зазубренный, с полосами ржавчины, имевший отросток для прикрытия носа. Остальная его одежда была тоже под стать шлему: ржавая кольчуга наброшена поверх кожаной, столь изношенной и старой, что казалась почти чёрной. На кривых ногах он носил туго подогнанные, но уже дырявые кожаные чулки и сапоги, которые вот-вот должны развалиться.

Однако он был вооружён. На поясе у него висел меч, рядом с ним кинжал. За плечами у него виднелся лук. Он вытащил кинжал и искоса взглянул на Ника, приставляя остриё к горлу американца.

Монах с силой, резко потряс головой, что было характерно для всех его движений, и коротко отдал приказания. Его напарник широко ухмыльнулся, при этом его рот напоминал беззубую щель посреди тошнотворной бороды. Ухватив Ника за плечо, он подтолкнул его в сторону монаха, ковылявшего впереди них с высоко поднятым крестом, как будто это было и знамя, и грозное предзнаменование одновременно.