Прижавшись к земле, Зингер по-пластунски переместился вдоль забора к улице. Преодолев еще с десяток метров, Зингер оказался у самой обочины дороги, и затих в траве. Дорога едва освещалась слабым светом фонарей. Тот, кто следил за ним, — а за ним следили, он был уверен — тоже затаился где-то неподалеку.

Зингер думал. Если не напали сразу, значит, пытаются выследить. Если он покажет, что обнаружил слежку, его, скорее всего, возьмут. Следовательно.

Он встал, отряхнул форму лейтенанта, постоял, как бы прислушиваясь, и зашагал вдоль дороги к центру города, каждую секунду ожидая, что сзади на него набросятся. Но никто не помешал ему отыскать модный ночной ресторанчик, где он тупо просмотрел программу варьете, благо Советы не успели еще запретить западные штучки Львова. Все-таки выставили засаду, сволочи, думал он, кусая тонкие губы. И наверняка сидят здесь, в этом зале, чтобы отследить его обратный путь. Нужно было что-то предпринимать.

Оглядев публику, он присмотрел одинокую дамочку, в которой сразу определилась не обремененная предрассудками особа. Подсел, выяснил, что дамочка, жена какого-то чина, уехавшего в длительную командировку, проживает в данный момент одна в трехкомнатной квартире. С черным ходом? Да, разумеется.

Дальнейшее было делом техники и денег. К счастью, майор снабжал его наличными, а уж техникой соблазнения он владел в совершенстве.

Зингер провел в квартире соломенной вдовы несколько упоительных часов. Она помогла ему избегнуть встречи с двумя мужчинами, сидевшими в открытом кафе напротив дома. Она запросто одолжила ему на пару дней мотоцикл, который числился за мужем. Нужно же было выручить молодого лейтенанта, который из-за нее опаздывал в часть! В каске и очках он промчался по бульвару, оставив позади генеральшу, слежку и чудный город Львов.

Солнце стояло в зените, решив в последний июльский день напомнить горожанам, что такое настоящая летняя жара. Асфальт плавился под ногами. Сапоги оставляли четкие следы. В сколоченной из досок хибаре помещалась парикмахерская Военторга. Оттуда вышел подтянутый моложавый мужчина в летнем обмундировании майора-танкиста, с планшеткой на длинном ремне. Только что подстриженный, гладко выбритый, он излучал свежесть, распространял вокруг аромат хорошего одеколона. Тронутые сединой темно-русые волосы оттеняли светло-серые глаза в темных лучиках. Лицо с широкими скулами и несколько тяжелым подбородком казалось немного хищным, но и властным, таким, которые сводят с ума женщин. Стройный, широкоплечий, он с удовольствием отмечал их восхищенные взгляды. Пройдя перекресток, мужчина зашел в ателье под названием «Модная одежда для дам и господ». В ателье было пусто, лишь хозяйка, немолодая женщина со следами былой красоты на породистом лице, сидела за конторкой.

Увидев майора, она торопливо, c заискивающей улыбкой поднялась навстречу, заговорила, перемежая русскую, украинскую и польскую речь:

— Дзень добре, пане! Ласкаво просимо! Панночка уж заждались!

— Джень добре! — кивнул майор и указал глазами на дверь.

Хозяйка кивнула, вывесила табличку: «Заведение временно закрыто», спросила:

— Прикажете шампанского, кофе?

— Кофе, но позже. Мы позовем.

Дама, прикрыв глаза, понимающе кивнула и исчезла в боковой комнатке, оборудованной под кухню.

Офицер прошел за занавеску, над которой висела табличка «Примерочные», прошел в глубь совершенно пустого помещения и открыл дверь в светлую, убранную в пастельные тона комнату. В комнате царствовала огромная кровать, настоящее брачное ложе под тюлевым балдахином. У небольшого круглого столика сидела в кресле молодая женщина. Она листала модный журнал. Длинные ноги в шелковых чулках были вытянуты, туфли на шпильках небрежно валялись на ковре. Она подняла на мужчину светло-карие глаза, тряхнула короткими каштановыми кудрями:

— Я уж заждалась!

— Извини, дорогая, не хотелось являться к тебе не бритым. В нашей деревне цирюльника не сыщешь, а здесь, представь, очереди! Ну, здравствуй!

Он любовался ею каждый раз, когда видел. Знал, помнил, что она красива, и не только красива, а еще очень мила ямочками на щеках, улыбкой полных губ. А еще эта царственная стать — прямая спина, гордо поднятая голова, чуть прикрытые глаза, чуть танцующая походка. Он видел, как смотрят ей вслед мужчины, когда она идет по улице. И сердце его переполняла мужская гордость, — эта женщина принадлежала ему! И не просто как женщина, она была его соратницей, что придавало его чувству особую глубину и силу. Очень хотелось тотчас заключить ее в объятия, но дело прежде всего. Кроме того, он тщательно скрывал, как много она для него значит. И произнес деловым тоном:

— Ты принесла документы?

— Да, — кивнула она и достала из сумочки плотно набитый конверт.

Он вытряхнул многочисленные бланки, «корочки», удостоверения. Тщательно рассмотрел подписи, печати.

— Что ж, все отлично! Не подкопаешься! Молодец! — Он сложил бумаги, убрал их в свой планшет. — Ну, иди ко мне! Ты соскучилась?

Она молча улыбнулась одной из своих улыбок — от-страненно-нейтральной. Улыбка эта могла, в принципе, означать что угодно. Но он предпочел расценивать ее так, как хотелось ему, — он снял китель и аккуратно повесил его на спинку стула. Женщина не двигалась.

— Ну, в чем дело? — спросил он, не оборачиваясь.

— Видишь ли, мне нужно уйти. Сегодня репетиция.

— Во сколько?

— Через полчаса нужно быть у клуба.

— Что ж, значит, следует поторопиться. А если ты и задержишься немного, без тебя ведь не начнут, верно?

Он ухватил ее за тонкое запястье, привлек к себе властным жестом хозяина.

Через полчаса она красила губы у высокого трюмо, он допивал кофе, сидя у столика, и любовался ее стройной фигурой в легком летнем платье.

— Когда праздник? Она назвала дату.

— Ты говоришь, там будет все городское руководство?

— Не только городское. Приедут из Москвы. Кто-то из высшего командования. Кто именно — пока неизвестно. Праздник победы в освобожденном от фашистских захватчиков Львове, — она деловито осматривалась.

— Что ж, это хороший повод напомнить о себе. И это будет наша последняя акция. Все оговорено. Я увезу тебя в Европу, потом в Америку.

— В Америку? — равнодушно переспросила она.

— Да что с тобой сегодня? В постели ты была холодна, как старая бюргерша. Я говорю с тобой, ты меня не слышишь. Что происходит?

Он видел отражение ее лица в зеркале и заметил, как она вспыхнула. Но тотчас справилась с собой и раздраженно ответила:

— Ах, боже мой, я попросту безумно устала! Думаешь, так уж легко добывать все эти бумаги? Ухитряться получить подпись. ставить печати, вытащенные из сейфа, обмирая от страха, что именно в этот момент вернется комендант или его порученец. Я устала бояться. Вокруг все празднуют и ликуют, все светятся счастьем, а моя война все продолжается, и конца ей не видно!