Я подвинула его к себе и стала листать исчерканные странички в обратном порядке. Ноябрь… Много записей про котят… Октябрь… Время, фамилии, какие-то аббревиатуры, сокращения…. Я перевернула очередную страницу и замерла, удерживая ее. Жирные линии, сильный нажим, несколько резких подчеркиваний: «Решетников, уволить». Решетников?.. Это же Вадим… Я посмотрела на дату: назавтра после злополучного корпоратива. Так Вадим уволен?.. А мне Серебряков ничего не сказал…

И уже не скажет.

Лед, что сковал сердце, все же дал трещину, и чувство безвозвратной утраты стало просачиваться сквозь нее, причиняя неимоверную боль. Я резко убрала руку от календаря, но нечаянно задела локтем мышку — и в следующий миг вспыхнул экран компьютера, сообщая, что выходит из режима сна.

— Компьютер был не выключен? — Вася тоже оторвался от поисков.

— Похоже, забыл… Его забыли выключить, — тихо ответила я.

— Может, тогда там что найдем? Вдруг соцсеть открыта…— предложил Василий.

Никогда не видела, чтобы Серебряков общался с кем-нибудь в соцсети, но, действительно, вдруг?.. Я стала искать на экране иконку какого-нибудь браузера, но вместо этого наткнулась на папку с собственным именем: «Маша». Просто «Маша», не «Липская» и даже не «Мария Дмитриевна»… Впрочем, возможно это какая-то другая Маша… Но рука сама потянулась щелкнуть по папке.

Нет, не другая Маша.

Мои фотографии, с десятка два, не меньше, и все сняты, когда я этого не видела. Например, вот я на линейке, посвященной первому сентябрю, даже Варюша видна… А вот я еще в летнем сарафане, одна и вместе с Полиной, мы едим мороженое… Кажется, это самый конец августа, мы тогда ходили за покупками. А здесь… Черт! Да это же свидание с Вадимом! Как раз наша встреча у метро.

— Вася, что это? — я развернула монитор к водителю. — Откуда эти фотографии? Это ты их сделал?

Василий сразу замялся и стушевался:

— Это по просьбе Дениса Игоревича… Он объяснял это тем, что хочет знать о вас больше, потому что вы занимаетесь Варварой. И еще до начала учебного года наводил о вас справки… Но это потому что он переживал за Варю. Не сердитесь на него…

— Как я могу на него сердиться? — прошептала, чувствуя, как в глазах становится горячо. — На кого мне уже сердиться?

— И вот еще, тоже вы…— Вася протянул мне помятый лист бумаги, на котором с помощью обычного принтера была распечатано фото, где я в длинном летнем сарафане. Моя фигура была обведена по контуру синей шариковой ручкой, а в волосах дорисован цветок, похожий на ромашку. И вот эта дурацкая ромашка, став последней каплей, все же заставила меня расплакаться, с надрывом, не стесняясь Василия. Тот молчал, не пытался меня успокоить, просто стоял и смотрел на меня с сочувствием.

— Маша?

В первую секунду я даже не среагировала на этот возглас, подумала, мне он мерещится. И только когда Вася ошеломленно произнес:

— Денис Игоревич? Это вы? — подняла глаза.

Не знаю, как я в тот момент осталась в рассудке. Тот, кого я так горько сейчас оплакивала, стоял в дверях, немного взволнованный и удивленный, и переводил взгляд с меня на Васю.

— Что-то с Варей?.. — спросил он снова. — Как она?

— Это вы как, Денис Игоревич? — встречный вопрос от Василия. — Вы живы?

— Живой... — я попыталась подняться, но сделала это излишне резко, и меня повело, еле успела ухватиться за край стола.

Но Серебряков уже и сам был около меня, обнял, придерживая, и я сразу припал к его груди, вжалась в нее, боясь, что все это окажется всего лишь игрой моего воображения. Но от него шел легкий холодок, как обычно бывает после долгого пребывания на улице, и едва пахло тем самым парфюмом. Я слышала, как стучит его сердце, вздымается грудная клетка, чувствовала его объятия… Живой… Он живой…

— Живой…

— Я не понимаю, о чем вы?

— Так сказали, что ваша машина разбилась…— запинаясь, начал было объяснять Вася, но тут вбежала Нина.

— Ох, батюшки! Это вы! Господи всемилостивый, как так? — запричитала она, молитвенно прижимая руки к груди. — Денис Игоревич, это точно вы? Живой? Точно живой?

— Да живой я, живее некуда, — отозвался рассеянно Серебряков. — Так что с моей машиной?

— Говорят, она разбилась… Там какая-то страшная авария на трассе, где-то недалеко от Твери, — наконец и я подала голос. — Сказали, водитель и пассажир погибли на месте…

— Даже по телевизору передали, — добавила Нина. — Мы уж и подумали, что это вы, Денис Игоревич…

— Машина разбилась? Неужели, Митя?.. — теперь уже и он побледнел. — Как же так?..

— Значит, в машине был кто-то другой? — я уже немного справилась с эмоциями и чуть отстранилась от него.

— Похоже, это мой соучредитель, — Серебряков с шумом втянул в себя воздух. — Мы вместе были в Твери, а сегодня утром мне позвонили из Ярославля, там тоже есть наш филиал, нужно было срочно отправиться туда. Но машина моя что-то забарахлила, вначале я хотел остаться, а Митю отправить в Ярославль, но потом мы решили сделать наоборот. Митя сам предложил остаться в Твери, подождать пока починят мою машину, заодно и дорешать дела с тверским мэром. Я оставил ему ключи от машины, чтобы он один возвращался в Москву, договорились, что он потом пригонит ее ко мне, или я сам заберу… А я из Ярославля летел уже на самолете.

— А телефон почему был отключен? Мы звонили…— сказала я, вытирая слезы.

— Я в самолете всегда отключаю, а потом просто забыл включить, — он торопливо запустил руку в карман и извлек телефон. — Точно выключен… Наверное, надо в полицию позвонить…

— Вы вначале маме позвоните, — напомнила Нина. — Она, может, тоже уже вас оплакивает…

— Да, конечно, — Серебряков быстро включил телефон и набрал номер матери.

— А я пойду на радостях чайку заварю, — всплеснула руками Нина. — И как хорошо, что Варюша не проснулась…

Да, то, что Варвара проспала всю трагедию, было, и вправду, хорошо. Теперь же ей и знать об этом не нужно.

— Я тоже тогда пойду, — Вася направился за Ниной. — Если что, Денис Игоревич, я у себя…

Тот кивнул в ответ и перешел к разговору с матерью, которая наконец подняла трубку. Как я поняла из услышанного, она даже и не была в курсе произошедшего, новости не смотрела, и ей пока никто не звонил. Серебряков положил трубку и обернулся ко мне.

— Я испугалась…— вырвалось у меня само собой.

— Чего именно? — он, улыбнувшись, подошел ко мне ближе.

— Что больше никогда не увижу… тебя...

Он прикоснулся к моей щеке, затем почти невесомо провел пальцем по моим губам.

— Так что ты решила? — спросил, удерживая мой взгляд. — Уходишь? Вещи собрала?

— Собрала, — мой голос почему-то дрогнул. — Но уже никуда не ухожу…