Александр серьёзно взял её за руку и удерживал, не давая дёрнуться, пока пёс не обнюхал новую гостью и не удалился куда-то по своим делам. Виктория судорожно втянула воздух и поняла, что задержала дыхание. Как же она перепугалась!

А Сашка уже отводил её в сторону, самозабвенно показывая достопримечательности этого странного места. Отбросил одну из тяжёлых занавесей, открыв за ней что-то вроде небольшой кухни. Тут высился устрашающих размеров холодильник, стояла миниатюрная плита, микроволновка и ещё какое-то кухонное оборудование, определить назначение которого Виктория так и не смогла, хотя узнавание танцевало где-то на краю сознания. Чуть в стороне, на отдельной полке гордо выстроился десяток кружек.

Впрочем, кружками их назвать можно было лишь условно. Сосуды. Индивидуальные, как и их хозяева.

Тонкий хрустальный бокал, такой прозрачный, что казался почти невидимым. На нём лёгкой серебряной вязью струилась надпись «Belle»[1], а ниже чёрным фломастером приписано «Ведьма».

Изящная чашка белого фарфора, на которой кто-то тем же неуклюжим фломастером нацарапал «Леди», и тут же — тонкая, танцующая вязь иероглифов, которые перед удивлённым взглядом Виктории сложились в слова: «Но где же мой бродяга?»

Простая серая кружка, из тех, в которых пьют кофе, и на ней короткое уважительное «Воин». А также рисунок карикатурной торпеды со знаком радиации на боку. Эта наверняка принадлежит Толяну.

Две глиняные чашечки, в китайском стиле, Виктория почему-то была уверена, что это авторская работа, причём безумно дорогая. На одной чёрной кисточкой едва намечены очертания крадущегося китайского дракона. А сверху всё тот же неугомонный чёрный фломастер (наверняка Сашка!) подписал: «Сенсей». На второй — широко раскрытый глаз и пояснение: «Зрячий».

А вот эта, похоже, принадлежит самому мальчишке: исписана возмущёнными владельцами остальной посуды так, что живого места не осталось.

Ещё на одной чашке красовалось лишь лаконичное: «Киллер».

А последняя... широкая светло-синяя пиала без всяких надписей. Впрочем, они и не были нужны. Виктория и без того отлично поняла, чья она. Ему никакие подписи не требовались.

— Тебе тоже нужно будет выбрать себе кружку, — серьёзно сказал Сашка. — Есть можешь из любой посуды, но «кружка с характером» — это вроде как традиция. Она... ну как бы утверждает твоё право на собственную личность, что ли. Дома, — и тут его губы на мгновение раскололись в какой-то очень взрослой улыбке, — дома я всегда пил только из сервизных чашек.

На этом он резко бросил тему и, схватив растерявшуюся Викторию за руку, потащил её обратно в комнату.

В комнату, в которой появилось ещё двое обитателей. Старый китаец с длинной чёрной косой о чём-то тихо разговаривал с самой потрясающей женщиной, какую Виктории доводилось видеть. Она была невысокая (это бросалось в глаза, даже когда она сидела), свободные одежды не скрывали округлых и каких-то очень женственных очертаний тела, тёмно-русые волосы падали на плечи и спину каскадом мелких воздушных кудряшек. Огромные глаза сияли насыщенным карим, пухлые губы и курносый нос заставляли выглядеть молоденькой девчоночкой. Но самое замечательное — кожа. Нежная, бархатистая, очень-очень чистая кожа, почти сияющая изнутри несокрушимым здоровьем и силой. Красота, энергия и интеллект окутывали её, как иных людей окутывают дорогие духи.

Виктория застыла на месте, точно пойманный мотылёк, а эта сирена улыбкой прервала своего собеседника и перетекла (другого слова и не подобрать!) на ноги, скользнула вперёд. Скользнула... Так двигаются танцовщицы и гимнастки, так двигаются сытые кошки. Избранная судорожно сглотнула, пытаясь совладать с испуганно колотившимся сердцем. Куда там угрожающему Анатолию! Эта... эта Леди пугала куда сильнее.

Леди... «Но где же мой бродяга?» Сама не заметив как, Виктория успокоилась и даже смогла выдавить судорожную улыбку. И даже протянула руку, чтобы совершить неумелое рукопожатие.

— Моя дорогая, как хорошо, что ты наконец пришла в себя. Сила и выдержка, которые ты продемонстрировала на тренировке, невероятны, но мы очень волновались... — Голос Леди подошёл бы оперной диве, а улыбка была искренней, радостной, облегчённой. Эта улыбка зажигала мягкие карие глаза, освещала округлое лицо, наполняла ловкое и полное тело жизнью. Виктория много дала бы за то, чтобы научиться вот так улыбаться.

— Я в порядке. Правда. — Она спрятала руку за спину, всё ещё ощущая шелковистое прикосновение чужой ладони. А также наплыв эмоций и образов, пришедших с тактильным контактом. Аура этой женщины была невероятно тёплой и пушистой, а её мысли — столь же дружелюбными и искренними, как и улыбка. Виктория готова была греться у огня этой потрясающей личности, тянуться к ней всей своей замороженной годами пренебрежения и равнодушия душой, и именно это пугало. Первое, чему учит улица: просто так никто ничего не даёт. И прежде всего — доброту. Девушка отодвинулась и только теперь заметила, что автоматически опускает свои ментальные щиты (кстати, откуда она знает, как это делается?), отгораживаясь, как не стала отгораживаться даже от Толяна. И это было правильно, хотя и больно. И ещё страшно — а что, если женщина обидится?

— Я — Ирина, — успокаивающе улыбнулась Леди. — И ты имеешь полное право отгораживаться от нашей назойливости, не стесняйся.

Вперёд выступил старый человек с восточным разрезом глаз и заплетёнными в длинную косу чёрными волосами. И вдруг, совершенно неожиданно для Виктории, опустился перед ней на колени. По-настоящему. Распластался на полу, вытянув руки и опустив глаза к полу.

— Избранная. Огромная честь для недостойного приветствовать вас в мире живых. — Слова звучали как-то странно, неправильно. Виктория застыла, окончательно перепуганная, и даже думать не могла от смущения и замешательства. Судя по лицам остальных, те тоже не ожидали подобной выходки. Даже Толян отвернулся от своего монитора, чтобы посмотреть, что стряслось.

— Это Ли-старший, — озадаченно представила коленопреклонённого старика Ирина, и в её голосе плескались удивление и смех. — И не спрашивай, дорогая. Я понятия не имею, что он делает.

Несколько секунд прошли в напряжённой тишине. Наконец Ирина вновь нарушила молчание.

— Быть может, он ждёт, когда ты дозволишь ему встать?

Виктория судорожно сглотнула.

— Э-эээ... Встаньте?.. — И даже добавила непривычное: — Пожалуйста.

Ли-старший поднялся гибким, отнюдь не старым движением, и за каменным выражением его глаз пряталась улыбка.

— Вам ещё многое предстоит узнать, Избранная, — с этим загадочным напутствием он отвесил ей глубокий поклон и отошёл в сторону. Ирина последовала за ним, бросив на прощание на Викторию всё тот же озадаченный и весёлый взгляд.

— Ну и ну! — произнёс холодный серебристый голос за спиной девушки. — Где ты так хорошо выучила китайский?

— Я не говорю на китайском. — Виктория повернулась так резко, что перед глазами на мгновение всё смешалось, и лишь помощь Сашки и ещё кого-то помогла девушке устоять на ногах.