не остыла.

Гросс ужинал в своей палатке. Остальные у костра обменивались репликами, распаляя аппетит.

— Ох, тут хозяйки рыбу готовят, ум отъешь!

— Начиняют ее со спины капустой.

— А как же чешуя, внутренности?

— А, от все вынимаешь…

* * *

Со Сведыней мы спустились к реке вычистить песком ведро и ложки. Вокруг костра остались несколько рабочих. Солнце свалилось в сумеречную степь, широкую и светлую от ковыля. Разговор то гас, то разгорался. Я расспрашивал о Ряженом, о местных, о раскопе. Хотел проверить свою догадку, раздумывая о возможной связи нападений на артель и партию. Сведыня, облокотившись на бревно, сидел, вытянув ноги к огню. Подкидывал в общий разговор замечания:

— В усадьбе хозяина рыбзавода хранилось кое-что из местных находок. Пропало, конечно, когда хозяин бежал.

— От большевиков? — кто-то из рабочих из темноты.

— Хуже! К нему собирались приехать жена и теща, которых он отправил в Харьков, — подмигнув мне, отозвался Сведыня.

В ответ раздался хохот, выкрики «брешешь».

— Теперь из старых служащих никого и не осталось, — продолжал Сведыня, прищурясь. — Один, может, этот мордатый — управляющий. На деле он-то всем и заправлял. Во всякую мелочь вникал!

— Псеков?

— Он.

— А вы и раньше бывали здесь?

— Бывал. С первой партией, но совсем недолго. Я мальчишкой был. Тогда местные тоже бузили. Против раскопок. Неймется им. Притом что сами роют повсюду. Пройтись по оврагам, вон сколько ям накопано.

— Не все ведь так настроены, — вмешался Мирон, — Рогинский, местный фельдшер, интересуется историей и раскопом вполне искренне. Хоть и порядочный растяпа, бродил всюду, едва не сверзился в яму!

— Неужели помогал с раскопками?

— Да нет. У нас тут были случаи дизентерии, условия полевые. Забавный типус. Такой человек «в недоумении», — весело продекламировал Сушкин. — Человек с лицом «Пожалуйста, извините и помилуйте».

— Вы его точно описали. — Я рассмеялся. — А я думал, что все местное население держится подальше.

— В основном да. Бывает, нанимаются пропойцы. На простые работы — копать, таскать. Но неохотно. Курганов сторонятся.

— Пару раз тут пропадала скотина. Объяснение простое: свалилась с обрыва, а может, и заблудилась. Или вот — перевернулся баркас. Ясное дело, рыбаки эти утонули с пьяных глаз, — вставил Сведыня.

— Да уж. Слухам здесь, как и всюду, не нужно много…

— Пацанята, конечно, ничего не боятся, — продолжал Сушкин. — Еще священник появлялся — пробовал унять народ. В самом начале работ была чехарда, кто тут побывал, и не вспомнить. Да и я, знаете, погружен в раскоп в буквальном смысле.

Рабочие разошлись. Я решил искупаться. Весенняя ледяная вода отлично бодрила. Доплыл до островка в камышах. Сидя на отмели, до боли растирал мышцы. Впереди на воде колыхались багровые пятна. Ветер шевелил серый песок, приносил кислый металлический запах водорослей вперемешку с терпким ароматом степной травы. Запахи вернее всего оживляют воспоминания. И такого грубого и резкого, каким обладает ковыльная степь, я не встречал никогда. Вернувшись, устроился один у почти догоревшего костра. Но даже усталость и ледяная вода не помогли отключить поршень мыслей в голове. Повернув голову на шорох шагов, успел заметить неестественно вытянутую тень.

Та сместилась и стала Гроссом. Он держал длинную, шириной чуть не в мою руку змею.

— Полоз. Он неядовит. Сдох совсем недавно. Правда, я таких размеров давно не видел, отнесу подальше от лагеря — привлекает животных.

Под его ногами захрустел ракушечник. Гросс вернулся и сел, отряхивая руки.

— Первые люди не боялись звезд, они жили под ними. А мы спрятались в домах. — Он поднял голову, рассматривая на ночном небе бледные звезды. — Как думаете, разыщете нападавших? Через неделю-другую соберем новую партию находок. Хотелось бы понимать, сможем ли довезти ее в целости.

— Разбираемся понемногу. Скажите, как вы подбирали участников для экспедиции?

Он повернулся ко мне удивленно.

— При чем тут мои сотрудники? Состав довольно пестрый, но всех я хорошо знаю. Кое-кто с небольшим опытом примкнул в Ростове, энтузиасты. — Я записал пару фамилий. Гросс продолжил: — Действительно грамотных несколько человек, к примеру, Мирон Сушкин, он помогает с каталогами в музее. Тот же Федор Сведыня.

— Вот кому я, признаюсь, позавидовал даже. Где он только не был! Как попал к вам?

— Его рекомендовал мне старый товарищ. Федор очень расторопный, я им доволен. Правда, сам он несколько разочарован тем, что среди находок маловато ценностей. Но записи ведет аккуратно, знающий. — Гросс уставился мне в лицо. — Сведыня сказал, вы смотрели описи. Зачем? Я мог сам вам сказать, что пропало. У меня за плечами больше десятка экспедиций. Подобного рода инциденты не в новинку.

— В вашей работе ведь есть свои особенности и правила. Так и в моей. Описи — это документы, я обязан их проверить. — Прежде чем Гросс перебил меня, я добавил: — Мешать работе партии я не намерен. Да и полномочий таких у меня нет. Вы, верно, знаете, я вызван сюда совсем по иному делу. Разобраться в смерти местной девушки. Мы с вами похожи больше, чем кажется. Я — судебный врач. Беспокою мертвых, ищу ответы. Согласитесь, как и вы. Ищете ответы, беспокоя курганы.

Гросс помолчал, усмехнулся сравнению, заметил, что слышал о девушке. Но тут же решительно поднялся, отряхнув штаны, и в свете луны, глядя прямо в глаза, твердо резюмировал:

— Допустим, я приму, что вы здесь действительно по другому делу. Но, будьте уверены, находки отправятся в Ростов, и никуда больше. И я не допущу вмешательств в работу партии.

Далее он резко продолжил, что у него есть точные сведения, что все ценные и значимые находки хотят передать в Петроград (уже Ленинград, но Гросс упрямо называл по-старому). И что они уйдут сначала в Эрмитаж, где большевики снова открыли для публики музей. А потом и вовсе будут проданы за границу[68].

Интересные новости. О продаже ценностей из дворцов и частных собраний за границу я мельком слышал.

— Вы не поверите, как мне надоели чужие сокровища, — сказал я примирительно. — Если честно, главная драгоценность, которую я хотел бы получить сейчас, — это сон. Даже палатку занимать не стану, переночую на свежем воздухе.

Гросс пожелал мне спокойной ночи, едко прибавив, что в некоторых древних культурах практиковали сон в «священном» месте (тут он ткнул ладонью в сторону курганов), чтобы в сновидении получить предвидение будущего. Может, и мне придет предсказание во сне… И это все, чем он и участники партии могут «посодействовать» моему делу.

Что же, чем черт не шутит. Я плотнее укутался в тренчкот и вскоре уснул под настойчивый плеск волн. Но мне ничего не снилось. Однако утром, когда я умылся холодной желтоватой речной водой, кое-что встало на свои места.

*