Она была права. Я не хотел, чтобы она была права, но так и было.

Потом она добавила:

— Кстати, тебе пора собираться. Осталось всего два дня.

Колд-Лейк[23] получил свое название не случайно: там действительно было большое озеро, а еще там было очень, очень холодно. Однажды ночью температура упала до –40 °C. Но в целом все было не так плохо. По большей части ночная температура держалась около –30 °C. В экспедицию входили Прекурт и группа новичков, которые, как и я, еще не летали в космос: Ли Морин, авиационный хирург в военно-морских силах; Фрэнк Калдейро, работавший до того, как его отобрали в астронавты, в Космическом центре имени Кеннеди специалистом по главной двигательной системе шаттла. Еще там были два моих приятеля из МТИ: Дан Тани и Грег Шамитофф. Грег проходил отбор в астронавты через два года после меня, в 1998 г., и я писал ему рекомендательное письмо. Я был очень рад, что смог это для него сделать, если учесть тот факт, что он спас меня, когда я сдавал квалификационный экзамен. Также у Грега был скаутский орел[24]. Такие приключения с выживанием на открытой местности были его коньком. Я был очень рад, что Грег оказался рядом. Коммерческими авиалиниями мы долетели до Эдмонтона, а потом автобусом проехали еще 320 км на север до нашей базы. Там мы встретили инструкторов, четырех крепких парней из канадского спецназа, вроде наших «зеленых беретов». Для этих ребят разбить лагерь на берегу замерзшего озера в разгар зимы — все равно что сходить на пляж. Главным был сержант Колин Норрис, суровый парень с огромными усами. На пару дней нас разместили в бараках, и инструкторы провели с нами базовые тренировки: как поддерживать огонь в снегу, как поставить палатки, как вязать узлы.

Нам они выдали экипировку. Вручили старомодное нижнее белье, состоявшее из двух частей, которое выглядели так, как на наших прадедушках, попавших в плен во время Первой мировой войны. Еще были толстые шерстяные носки, объемистые пуховики и шерстяные шапки. Нас снабдили универсальными ножами Leatherman, навигационным оборудованием, рюкзаками — и все. В этом и был весь смысл — подвергнуть нас воздействию стихии так сильно, как только возможно, и при этом дать только самое необходимое для выживания. Мы полностью перешли к методу Шеклтона.

Через пару дней пришло время отправляться в поле. Норрис и его парни на вертолетах переправили нас в центр «затерянного мира» и бросили там. Они появлялись где-то раз в день, чтобы проверить нас и дать новые инструкции. Кроме того, они следили за нами. Однажды ночью я стоял на часах, а темнота вокруг была кромешная. Просто хоть глаз выколи. На следующий день я узнал, что один из парней Норриса все время был примерно в 100 м от меня и наблюдал за мной. Я и понятия об этом не имел. Если бы он хотел меня убить, то вполне мог это сделать.

Нас высадили поздним утром на расчищенный участок посреди заброшенного, покрытого снегом и льдом пустынного пространства. Все вокруг было плоским и бесконечным, деревьев не было, только множество замерзших озер. Мы выгрузили наши рюкзаки, санки и оборудование. Инструкторы должны были засечь время, за которое мы сможем разбить палатку и приготовить еду. Это была просто катастрофа, мы были в полной растерянности. Когда, наконец, все было готово, мы увидели, что канадцы поднимаются в воздух. Как только вертолет улетел, оставив меня и пятерых моих друзей посреди канадской тундры, у меня в голове крутилась только одна мысль: «Мне холодно». Я огляделся вокруг, и тут до меня дошло. Я тут на 10 дней. До того как попасть на Колд-Лейк, я никогда не думал, как долго могут тянуться 10 дней. И все эти дни я постоянно мерз.

Мы должны были все время топить печку внутри палатки, иначе было слишком холодно, чтобы что-то делать. Это значит, что кто-то должен стоять на вахте всю ночь, чтобы поддерживать огонь. Мы растапливали снег, чтобы получить воду для питья и разогреть еду в скороварке. В палатке не было пола. Мы стелили лист фольгированного материала под наши спальные мешки и спали на этом прямо на снегу. К тому же почти все время было темно. Солнце вставало поздно, а садилось рано. У нас было всего несколько часов, чтобы что-то сделать при температуре –18 °C, пока она снова не падала до –30 °C. Почти все это время мы шли. Частью нашей тренировки было каждое утро сворачивать лагерь, добираться до нового места, координаты которого были обозначены на карте, и снова разбивать лагерь. Все свое снаряжение мы грузили на санки, и нам самим приходилось исполнять роль ездовых собак и тащить санки через замерзшую тундру. У нас был GPS-навигатор, но он не всегда работал, потому что замерзали батарейки. Я мог пользоваться им буквально пару минут, а потом приходилось его отогревать, прижимая к собственному телу. Смысл всего этого был в том, чтобы мы испытывали стресс. В ходе обычной экспедиции могут пройти месяцы, прежде чем люди начнут испытывать стресс. На Колд-Лейк у нас было всего пара недель, поэтому процесс пришлось ускорить.

Экспедиция была жесткой. Возможно, ее не сравнить с катастрофой на Южном полюсе, но это были не шутки. Все шло не так. Однажды ночью на нас упала палатка, и нам пришлось привязывать ее к дереву. Как-то во второй половине дня мы с Ли Морином отошли от группы и заблудились. Мы так заблудились, что даже сами не поняли, до какой степени. В какой-то момент дело кончилось тем, что мы пошли по своим собственным следам, думая, что они выведут нас обратно к лагерю, но на самом деле мы просто ходили по кругу. Мы едва успели найти группу до темноты.

На полпути Фрэнк Калдейро повредил колено, и его пришлось отправить на вертолете. Я пролил воду в ботинок, и дело кончилось обморожением, из-за которого у меня появилось ощущение жжения в ступне. Боль донимала меня в течение всего нашего похода, и только через несколько месяцев после экспедиции исчезла полностью. В Колд-Лейк было так холодно, что невозможно было обнажить даже маленький кусочек кожи за пределами палатки, где горел огонь. Никогда. Однажды, когда я пытался завязать узел, я об этом забыл. Меня раздражало то, что приходится работать в огромных, негнущихся перчатках. Я стянул их, чтобы завязать узел. Моя кожа была ничем не защищена не более секунды, а ощущения были такие, будто кто-то засунул кусок льда внутрь моей ладони, такая была ужасная, жгучая боль. В ту минуту я думал: «Это возмутительно! И паршиво! Я замерз, устал и несчастен. Я хочу домой, смотреть телевизор и пользоваться нормальным туалетом. Зачем мы вообще здесь? Зачем я вообще это все делаю?» Это было мое собственное плохое поведение в экспедиции. Что означало, что тренировка проходит успешно. Она привела к появлению у меня таких чувств, так что теперь я знал, как их распознать и что с ними делать. Чем еще занимались наши канадские надсмотрщики, так это появлялись из ниоткуда и давали неожиданные задания. Однажды мы должны были переместить наш лагерь прямо посреди ночи: все разобрать, погрузить, перетащить и поставить палатку где-то в непроглядной темноте при 30-градусном морозе. Еще инструкторы разбрасывали продукты и другие припасы в разных случайных точках и посылали нас, чтобы мы нашли эти «подарки» и принесли их в лагерь. Однажды вечером во время ужина ко мне подошел сержант Норрис с картой в руках и сказал: