Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Местом, где такое проявление прямой демократии было возможным сугубо технически, оказывались не храм Св. Софии или форум Константина, а именно ипподром – сердце общественно-политической жизни столицы. Именно здесь проводили религиозные процессии, к примеру, важное шествие в Вербное воскресенье, за неделю перед Пасхой, а также государственные церемонии и политические собрания. Здесь устраивали триумфы в честь победы над врагами, выставляя напоказ богатые военные трофеи и диковинного вида пленников, производили раздачу части захваченной добычи и награждали отличившихся воинов, казнили государственных преступников или публично издевались над поверженными политическими противниками.
В 766 г. император-иконоборец Константин V устроил на ипподроме удивительное зрелище – выставил, по словам хрониста Феофана, «на посмеяние и на бесчестье образ монахов, приказал каждому из них весть за руку женщину и таким образом явиться на ипподром, а между тем весь народ плевал на них и делал над ними все ругательства». В 768 г. этот же василевс расправился на ипподроме с патриархом Константином: «В тот же день на ипподроме выдергали ему ресницы и брови, выдергали всю бороду и все волоса с головы; потом одели в шелковый без рукавов мешок, посадили на осла наизворот оседланного, за хвост которого он должен был держаться, и вели его чрез малый на великий ипподром, и весь народ и все стороны смеялись и плевали на него. Осла тащил внук его Константин, уже с отрезанным носом. Когда он был посреди двух сторон зрителей, то все сошли с мест своих, плевали на него и бросали пылью. Приведши его к мете, сбросили его с осла и топтали шею его. Потом посадили пред народом, и он должен был слушать от них насмешки и ругательства, пока кончились игры».
Предназначенный для проведения конных ристаний цирк служил местом встречи императора с его подданными, и не удивительно, что именно здесь хула и похвала из уст народа с наибольшей вероятностью могла достичь его царственного уха. Каждый раз, когда подданные хотели обратиться к императору напрямую, они стремились собраться на ипподроме, причем, видимо, не только во время проведения зрелищ, но и в любой другой важный для них момент. Как видим, именно здесь не только император мог объявить народу о новых распоряжениях, но и подданные имели возможность донести свою правду до высокого слуха правителя. Это было единственное место в империи, где государь и народ встречались лицом к лицу.
Эдикт Константина был именно тем средством, которое позволило скачкам на ипподроме стать не просто спортивно-развлекательным мероприятием, но приобрести сугубо политические функции, а клубам болельщиков отдельных команд сложиться в своеобразные политические партии. Благодаря эдикту жители бывшего Византия приобретали права и прерогативы горожан Константинополя – резиденции императора и новой столицы империи. При этом, как можно видеть из источников, правом аккламаций активно пользовались и в других важнейших мегаполисах империи, прежде всего в сирийской Антиохии и египетской Александрии.
Впрочем, реальное значение выкриков на ипподроме не стоит переоценивать – во многом аккламации являлись определенной фикцией народной власти. Как у представителей власти, так и у заинтересованных богачей была возможность нанять ловких горлодеров, которые должны были в нужный момент направить восклицания собравшейся толпы в правильное русло. Ритор Либаний выпустил немало осуждающих инвектив в сторону таких заводил-клакёров, не отрицая при этом их влияние на настроения народа: «У тех, кто возглашает славословия правителям, у тех сила! Они властвуют над массою простых людей благодаря мощи своих голосов. И этот народ мечет громы и молнии, на кого пожелает, и тем приходится плохо». Призывы обычно касались порицания или восхваления тех или иных должностных лиц, либо иных требований политического характера. Их старались выразить в краткой хлесткой и легко запоминающейся фразе или речевке, которую подхватывали болельщики, если она действительно им нравилась. «Многая лета императору!», «Василевс, изобилие городу!», «Другого императора ромеям!», «Правоверного василевса вселенной!», «Честных архонтов вселенной!», «Доносчиков гони вон!», «Выгони вон вора – городского эпарха!» – такие возгласы были весьма типичными и легко подхватывались толпой. Как отмечал уже упомянутый Феодор Вальсамон, пользуясь правом свободного выражения своих настроений «во время ристаний граждане изрыгали перед лицом царя бесстыдные речи».
В целом димы как спортивные объединения болельщиков охватывали все слои населения – от очень зажиточных представителей знати, чиновничества, купечества и землевладельцев до многочисленных городских бедняков. Именно последние составляли основной контингент каждой из цирковых факций. В то же время во главе каждого объединения стояли руководящие группы богатых спонсоров, содержавших спортивное хозяйство партий в промежутках между играми. Именно на средства этих богачей содержалось как постоянное оборудование каждой из партий, необходимое для зрелищ, так и его разнообразная и весьма значительная по количеству обслуга. По словам Прокопия Кесарийского, в VI в. именно зрелища «многим, почти бесчисленному количеству, давали пропитание». Порой богатые фанаты жертвовали на свой клуб значительную часть, а то и все свое состояние. Поначалу членом одной из партий становился и сам император, выказывая ей особое внимание и поддержку, со временем, однако, правители, симпатизируя достаточно явно одной из факций, официально придерживались нейтралитета в их спортивной и околоспортивной борьбе.
Основной состав каждой из партий – низы болельщиков – были весьма близки по социальному положению, однако спортивная, состязательная природа ипподрома способствовала разделению имевшего общие интересы простонародья на соперничающие между собой вплоть до вражды и открытых стычек объединения. Властям Византии, унаследовавшим римский принцип «разделяй и властвуй!», именно зрелища на ипподроме позволяли разобщить неспокойный городской плебс и, противопоставляя одну спортивную факцию другой, затруднить, а в идеале исключить возможность совместного их выступления против государства. Ученик Иоанна Златоуста, Исидор Пелусиот, отмечал в своих письмах, что именно зрелища, при всей их греховности, являются также и благом, поскольку отвлекают неспокойных горожан от мятежных замыслов: «Те, которые вначале внесли в города смертоносное наслаждение, дошли до этого по основательной причине. Они, усматривая, что жители городов нередко задумывают нечто отважное, признав нужным в самом основании пресечь корень мятежа и не допускать правителей до необходимости вести двойную войну – и внешнюю, и внутреннюю, – изобрели и устроили это самое занятие, чтобы дать им повод к борьбе, которая сильно истощила бы раздражительность в людях. Таково постоянное соперничество конями таких людей, которые, может быть, придумали бы и худшее». Таким образом, околоспортивные страсти стали предохранительными клапанами, не дававшими доводить до народных восстаний, позволявшими понемногу стравливать пар народного недовольства, грозившего социальным взрывом государственной машины.
Верхушка партии зеленых была связана с торгово-ремесленной деятельностью, сюда входили богатые купцы и ростовщики. Особенно сильны они были в восточных провинциях империи, с их крупными городами, известными центрами ремесла и торговли того времени. В начале своей истории верхушка прасинов стояла на позициях сохранения традиций местного городского самоуправления. Частично поддерживали их и местные землевладельцы. Во внешней политике империи зеленые предпочитали восточный вектор, стремились к расширению торговли со странами Востока, обеспечению безопасности на восточных границах. Особую позицию занимали они и в вопросах христианского вероучения, придерживаясь монофизитства, утверждая, что у Христа была лишь одна природа – божественная и отрицая в нем человеческое начало. Именно в восточных провинциях Византии была сосредоточена основная масса сторонников этой популярной ереси. Возможно, к прасинам-монофизитам в рамках единой факции примыкали также представители других, менее популярных еретических течений, ведь их сближению способствовала общая неприязнь к православным.