Я ожидала поток жалоб или истерику, однако губернаторша была не только одета, но и вполне владела собой, управляя процессом сборов здраво и трезво. Причиной такой собранности оказался губернатор, вошедший посреди сборов с озабоченным выражением лица. Миссис Мартин тут же подошла к нему и нежно положила руки на плечи.

— Бедный Джо… Ты ужинал?

— Нет… А, неважно, перекушу потом.

Он поцеловал ее в лоб, его лицо слегка прояснилось.

— Ты точно поправилась, Бетси? Уверена?

Только сейчас я вдруг опознала в нем ирландца — во всяком случае, человека англо-ирландского происхождения: в обычной речи акцент не прослеживался, но все же временами проскальзывала легкая напевность.

— Полностью, — заверила она, взяла его за руку и прижала к животу, улыбаясь. — Видишь, как пинается?

Губернатор улыбнулся в ответ, поднял ее руку к губам и поцеловал.

— Я уже по тебе скучаю, — сказала она очень тихо. — Ты ведь будешь осторожен?

Он сглотнул, часто заморгал и опустил голову.

— Конечно! Милая Бетси, ты же знаешь — я ни за что не расстался бы с тобой, если бы не…

— Знаю, знаю, поэтому так боюсь за тебя. Я…

В этот момент миссис Мартин подняла голову и заметила мое присутствие.

— Миссис Фрэзер, сходите, пожалуйста, на кухню — пусть приготовят поднос для губернатора. Можете отнести его в библиотеку.

Я кивнула и вышла. Неужели мне наконец выпал долгожданный шанс?

В коридорах и на лестнице было пусто, в полутьме едва мерцали жестяные светильники — судя по запаху, горел рыбий жир. Кухня из кирпича располагалась, конечно же, в подвале. Вместо привычной суеты здесь царила зловещая тишина; казалось, полутемные ступеньки ведут в мрачное подземелье.

В кухне тоже не было света, за исключением очага, вокруг которого собрались трое слуг, несмотря на удушающую жару. Заслышав мои шаги, они вздрогнули и обернулись, безликие силуэты в полутьме. Котел парил, и на секунду показалось, что передо мной три ведьмы из «Макбета», собравшиеся для зловещего пророчества.

— «Огонь, гори, котел, вари, — приветствовала я их дружелюбно, хотя сердце забилось чаще. — Беду с несчастьем сотвори»[168].

— Беду с несчастьем, это верно, — откликнулся женский голос, и кто-то засмеялся. Подойдя ближе, я поняла, почему они показались безликими — то были рабы. Очевидно, бежать им некуда — значит, не смогут передать от меня записку… И все-таки дружелюбие никогда не помешает. Я приветливо улыбнулась, и они робко улыбнулись в ответ, с любопытством разглядывая пришелицу. Никого из них я прежде не видела, да и они меня тоже, хотя наверняка знали, кто я такая.

— Хозяин отсылать жену? — спросила та, что смеялась, доставая с полки поднос.

— Ага.

Я догадалась, что сплетни здесь — ценная валюта, и поделилась информацией в рамках приличия, пока все трое деловито перемещались по кухне, мыли, нарезали, раскладывали.

Молли, кухарка, покачала головой; ее белый чепец напоминал облачко в предзакатном отблеске огня.

— Плохие времена, — прокомментировала она, цокая языком, а остальные согласно забормотали. Видимо, они симпатизировали хозяину… С другой стороны, их судьба неразрывно связана с его судьбой, вне зависимости от личных чувств.

Пока мы болтали, мне пришла в голову мысль: даже если рабы не могут сбежать из дома, все-таки иногда они выбираются за провизией, ведь больше некому. Так оно и оказалось: Саки — та, что смеялась, — по утрам ходила покупать рыбу и свежие овощи. Я осторожно закинула удочку, и она выразила готовность доставить письма в типографию — сказала, что знает, где это место с книгами в витрине — за небольшое вознаграждение. Сунув бумаги и деньги за пазуху, Саки хитро подмигнула мне. Бог знает, что она подумала, но я подмигнула в ответ и потащила нагруженный поднос обратно в царство света, пахнущего рыбьим жиром.

Я застала губернатора одного — он сжигал какие-то бумаги. Я поставила поднос на стол, он рассеянно кивнул, но не притронулся к еде. Нерешительно помявшись, я заняла свое привычное место.

Мистер Мартин бросил последнюю пачку в огонь и теперь стоял, глядя, как чернеет и сворачивается бумага. Солнце уже зашло, и комната немного остыла, хотя окна — разумеется! — были наглухо закрыты и струйки конденсата стекали по декоративным панелям. Утерев такой же «конденсат» со щек и носа, я встала, настежь открыла ближайшее окно и вдохнула вечерний воздух, все еще теплый, но свежий; из сада повеяло благоуханием роз и жасмина, перебиваемых сыростью с дальнего берега…

И дымом — снаружи по периметру дворца горели сторожевые костры. Ну что ж, и от москитов спасет, и нас врасплох не застанут…

Сзади подошел губернатор. Я ждала, что он велит закрыть окно, но он стоял молча, глядя на лужайку и длинную подъездную аллею. Взошла луна и осветила пушки, лежащие на земле в рядок, словно мертвые тела.

Губернатор шагнул к столу и, позвав меня, вручил пачку корреспонденции для переписки и сортировки. Окно оставил открытым — наверное, слушать, что происходит снаружи.

Интересно, куда подевался вездесущий Уэбб? Во дворце все стихло; видимо, миссис Мартин в одиночку закончила паковать вещи и легла спать.

Мы продолжили работу под мелодичное звяканье часов; временами губернатор вставал и предавал огню очередную пачку, брал мои копии и укладывал в большие кожаные папки, которые затем перевязывал лентами. Он снял парик и оказался брюнетом с коротко стриженными и курчавыми волосами — вроде моих после лихорадки. Время от времени он замирал и поворачивал голову, прислушиваясь.

Мне уже приходилось сталкиваться с разъяренной толпой, и я догадывалась, к чему он прислушивается. Я не понимала толком, бояться или надеяться, и спасалась работой, находя в ней отвлечение, хотя руку часто сводило судорогой.

Губернатор усердно писал, то и дело хмурясь и ерзая в кресле. Миссис Мартин по секрету сказала мне, что у него фистула; вряд ли мне позволят взглянуть.

Он переместил вес на одну ягодицу и провел рукой по лицу. Было уже поздно, он устал, явно вымотался от переживаний. Я тоже устала, глаза слезились, а челюсть вот-вот грозила вывихнуться от подавляемых зевков, однако губернатор продолжал упорно работать, временами поглядывая на дверь. Ждал кого-то?

Окно за моей спиной было все еще открыто, легкий ветерок — теплый как кровь, но достаточно резвый — ласкал шею, перебирал завитки волос и угрожающе наклонял пламя свечи.

Ветерок стих, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением сверчков. Казалось, внимание губернатора было сосредоточено на бумагах, но вдруг он резко поднял голову, словно заметил кого-то в дверном проеме, моргнул, потер глаза и снова вернулся к документам, однако никак не мог