вынул из кармана солидную пачку пятерок, — я буду завтра в Ялте, но очень прошу, поговори завтра с тем портным, который шил мне этот мундир. Мне нужен парадный, под эполеты и высокий ворот. Надеюсь, тебе хватит денег.

— Еще чего не хватало! — сказала Раиса гневно. — Я вам, извиняюсь, не жена!

— Все, что останется, возьмешь себе, — сказал Коля. — Витенька давно просил паровоз.

— Уууу! — загудел Витенька. — А Мученик принес мячик! Кому он нужен? Если хочешь, Коля, я его тебе подарю.

— Спасибо, оставь его себе.

— Это странно, — сказал Мученик. — Зачем вам, господин Берестов, два имени?

— Так меня мама в детстве звала, — сказал Коля.

— Разумеется, — согласился Мученик, уловив угрозу в участившемся дыхании Раисы. — Давайте выпьем. Посидим, выпьем, давайте?

Коля, не желая того, почувствовал, как изнемогал Мученик от ревности и унижения. Ради высокой любви он оставил на время свою идеальную подругу

— Революцию и приволок из Массандры ящик с вином; но ящик не стал пропуском к счастью. Желающий счастья всему человечеству, Елисей Мученик не мог желать счастья Андрею Берестову, который, возможно, даже не Андрей Берестов, а черт знает какой конспиратор.

Раиса стала собирать на стол, а Мученик понял, что должен уйти. Мученик поднялся, стал прощаться — и вышло совсем уж неловко, демонстративно. Раиса почти не уговаривала его: уходишь — уходи. Но была обижена — гости не должны уходить, когда их тарелка уже на столе, каждый знает.

А Мученик ушел. Он шагал по вечерней улице, вниз, к гавани. Он думал о несправедливости судьбы. Ему, Елику Мученику, никогда ничего легко не доставалось. Но он добился многого, к чему стремился. Он хотел быть сытым

— он давно уже стал сытым. Он хотел стать образованным — он окончил Коммерческое училище в Одессе. Он хотел стать состоятельным — и основал процветающую посредническую фирму на паях с французским капиталом. Но он понимал, что счастье и состояние нежатся под дамокловым мечом случайности, потому что Мученику выпало родиться в рабской империи. И он стал революционером. Упаси Боже! Нет, не тем, кто кидает бомбы, а тем, кто руководит массами. Революция получилась, но счастья не было.

В прошлом году, зайдя в магазин, он увидел ту самую женщину, которая ему снилась в сексуальных снах, начиная с отроческого возраста, и возжелал ее. Революция еще не была завершена, и сам Мученик еще не обеспечил постоянного счастья для себя, своей семьи и всего человечества. Мученик стал приходить к Раисе, но она, даже отдаваясь ему, Елисея не полюбила.

Берестов же был красив и мускулист…

Мученик отлично понимал, где ему обещают, а где его обижают. Он даже понимал, что Раиса его не обижает и не хочет обижать — нет, она добрая, но плотоядная женщина, а он, Мученик, — хищник в политической борьбе, но не способен быть хищником в постели, потому что в постели он жаждет быть одновременно страстным и нежным, ибо воспитан на поэзии Блока и Бальмонта.

Шатаясь, словно пьяный — а ведь ни одной бутылки не открыли, Мученик клял себя за наивность. Раньше он думал, что в жизни всего важнее революция, оказалось — женщина. Революция свершилась и требует от него всех сил — как ревнивая жена. А он не способен отдавать ей силы — он хочет убить этого Колю-Андрюшу! Он хочет отнести мягкую и страстную Раису Федотовну на пышную кружевную кровать и сказать ей: ты моя супруга!

На углу Нахимовского проспекта Мученика встретил рабочий Мигачев, который намеревался доложить на ячейке партии социал-демократов о бумагах Николая Николаевича, которые он, как член комиссии тридцати трех, прочел, но не знал, что делать дальше. Мученику некуда было бежать. Поэтому он постарался забыть о Раисе и, обняв передового, но еще политически малоразвитого рабочего за плечи, повел по проспекту, раскланиваясь с прохожими, потому что многие знали в лицо столь известного политика.

Автомобиль уже стоял у дома. Ждал его за углом, чтобы не привлекать внимания. Шоффер, старослужащий матрос Ефимыч — человек пожилой, солидный, громоздкий, отличавшийся презрением к опасности и крайней флегматичностью, уже привык к поездкам с Колей и сам облекал их в покровы тайны, придумывая всем конспиративные клички. Коля без труда принял эти правила игры.

— Поздравляю, — сказал Ефимыч, — с новой звездочкой.

— К старухе? — спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.

Старуха означала, как нетрудно догадаться, вдовствующую императрицу.

— Нет, сначала вызывает король, — прошептал шоффер.

Король означало Колчака. Ефимыч дал ему эту кличку, потому что хотел, чтобы вице-адмирал хотя бы в условном языке был выше всех.

Коля поглядел на часы. Был уже шестой час.

— Мы не успеем в Дюльбер, — сказал он.

— Мое дело передать приказ.

Поехали к Александру Васильевичу на квартиру, что он снимал для Темиревой. Считалось, что Ольга Федоровна о ней не подозревает. По случаю недавнего приезда возлюбленной Александр Васильевич был в элегическом настроении. Что не отвлекало его от дел.

Вестовой принес поднос — на нем стояли коньяк и виски. Колчак бросил быстрый взгляд на Колю, вспомнил, потом улыбнулся тонкими губами и спросил:

— Коньяк, виски?

Положение Коли изменилось. И он, оценивая слова адмирала, сказал:

— Виски, только немного.

— Как далеко зашел ваш роман с княжной Татьяной? — спросил Колчак.

— Я хотел бы, чтобы он зашел дальше.

— Учтите, Берестов, в нашем революционном Отечестве звание «княжна» лишь недостаток, гиря на ногах.

— Я должен предложить ей руку и сердце?

— Ах, стервец! — засмеялся Колчак. — Впрочем, почему не попробовать?

— К сожалению, — сказал Коля, — я не пользуюсь расположением княжны.

— А она вашим?

— Ни в коем случае! У нее кривые ноги.

— И это вас остановило?

— Вот именно, Александр Васильевич.

— Ну ладно, ладно, не дуйтесь. В конце концов, меня не интересуют ваши любовные дела — хотя я хотел бы, чтобы вы познали любовь. Это великое чувство.

— Спасибо.

— Не иронизируйте, лейтенант. Я сам люблю и не стыжусь этого чувства… Перейдем к делу. Вы смогли убедить Джорджилиани и соглядатаев из Ялтинского совета, что увлечены только княжной?

— Я старался.

— Пустые слова, свидетельствующие о провале.

— Нет, не о провале. Татьяна сама увлеклась черными усами тюремщика Джорджилиани.

— Сказочное совпадение!

Коля отхлебнул крепкого душистого виски. Он слышал о том, что виски положено пить с содовой, но так как Александр Васильевич пил его просто, как водку, он не посмел спросить о воде.

— Ваш поздний визит не вызовет подозрений?

— Надеюсь, что Джорджилиани поможет мне. Он добродушен и невнимателен, как поющий соловей.

— Отлично. — Колчак налил себе вторую рюмку. — Я передаю вам письмо, Берестов. Надеюсь, это последнее письмо. Вы проследите, чтобы государыня сожгла его