Гарнетт: «„Вишневый сад", „Три сестры", „Иванов"—все пьесы Чехова вдруг ожили в моем сознании: мягкая, трепетная жизнь, линии, полные неопределенности, застенчи­вая улыбка, сквозящая через все трагические неурядицы человеческой патуры, изу­ченные во всей их комичности и неизбежности» 38.

Профессор русской литературы в Калифорнийском университете Александр Каун то­же говорит о чеховской «улыбке» и оптимизме: «Мягкий, терпеливый, добродушный, сни­сходительный ,.)АнтонЧехов производил впечатление оптимиста(...)В „Дяде Ване", „Трех сестрах", как и во многих других его пьесах и рассказах, звучит чеховский мотив надежды на лучшее будущее» 3s. Civic Repertory Theatre (Городской Репертуар­ный театр) в Нью-Йорке осуществил первую американскую постановку на английском языке осенью 1926 г., поставив «Три сестры». Актерский состав спектакля был тща­тельно подобран, особое значение имело участие Ив Jle Гальенн (Eve Le Gallienne), которой впоследствии суждено было сделаться одной из ведущих актрис и режиссеров чеховских спектаклей в Америке. Спектакль был принят публикой хорошо 4о. Впро­чем, по-настоящему театральная п литературная критика оживилась после поста­новки в том же театре «Вишневого сада» (через три года после «Трех сестер»). Поста­новка эта, осуществленная при участии Ив Ле Гальенн, вдохновила Джозефа Вуд Кратч написать статью «Величие Чехова»: «Суть его метода всегда сводилась к тому, чтобы избегать искусственной драматичности, и он мудро решил придерживаться этого метода и тогда,когда принялся писать драмы. Как и в рассказах его, фабула в „Вишне­вом саде" играет второстепенную роль; вместо того, чтобы нанизывать размышления и эмоции на сюжетный остов, он создает нужные ему настроения и высказывает свои мысли походя, как бы невзначай. Четкие характеристики, блестки юмора и неожиданно яркие мазки встречаются как бы случайно, и вместе с тем каким-то непонятным обра­зом получается картина незабываемая. Конечно, все в этой мнимой безыскусствен­ности пронизано искусством (...)

Нигде, ни у кого (...) проникновение не сочеталось с такой мягкостью. Проница­тельность его не щадит никого, а вместе с тем она никого и не ранит серьезно. Безжалостно разоблачая своих героев, он при этом находит жалость для каж­дого из них (...) смех и слезы, сатира и чувствительность—казалось бы, что может быть тошнотворней? Однако сочетание это называется „Чехов", а Че­хов — велик» 41.

Театральный критик «New York Times» Брукс Аткпнсон писал о «Вишневом саде»: «Несмотря на печальный конец, Чехов был прав, утверждая, что написал комедию. Это, безусловно, апофеоз чеховской драматургии, она тоньше и глубже, чем „Три се­стры" — в ней мириады оттенков света и теин человеческой сущности (...) Какая за­вершенность в этой постепенно замирающей конповке! В последней своей пьесе Чехов запечатлел целую эпоху» 42.

Критик Уайэт (V. R. Wyatt), сотрудничающий в католической прессе, писал с не­меньшим энтузиазмом: «Если мы прежде недостаточно горячо относились к русской драме, то теперь мы спешим откровенно признаться, что „Вишневый сад" оказался одним из самых значительных событий нынешнего сезона (...)

Чеховский „Вишневый сад" — национальная комедия. Подобно тому как Синг в своем „Западном повесе" изобразил в драматической форме величие и глупость кельт­ского воображения, а Шекспир показал силу и слабость англосаксонского идеализма в „Гамлете", Чехов нарисовал фатализм, долготерпение н философский темперамент славянина» 43.

В конце следующего года американскими актерами впервые была представлена «Чайка»; Ив Jle Гальенн режиссировала спектакль, а также исполняла роль Маши. Эта постановка также была осуществлена в Городском Репертуарном театре, основан­ном Гальенн, которая пыталась, и, как оказалось, безуспешно, ввести репертуарную систему в американский театр 44. Если «Вишневый гад», поставленный Ив Ле Гальенн,

«ВИШНЕВЫЙ САД» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 4-го АКТА) Постановка Ив Ле Гальенн в «Amsterdam Theatre», Нью-Йорк, 1933 г.

 

вызвал дискуссии о пьесе и о Чехове вообще, то после ее постановки «Чайки» интерес к нему еще больше возрос. Брукс Аткинсон восторженно хвалил пьесу, называя ее «олицетворением красоты сострадания», «квинтэссенцией человеческой жизни», «этю­дом игры на обертонах», «с приглушенными красками, но величественной»45. Обсуждая «Чайку», многие американские критики затрагивали проблему, вытекающую из про­тиворечия между заявлением Чехова, утверждавшего, что он написал комедию, и мне­нием Станиславского, который настаивал на том, что пьеса заключает в себе все эле­менты подлинной трагедии. Так, рецензент «Nation» отмечал: «Обычно отправной точ­кой для Чехова является комизм гротескных несоответствий нелепого образа жизни. Если юмор этот и оказывается трагическим, то происходит это оттого, что острый глаз Чехова замечает не исключительное, но именно обыкновенное и заурядное. Чехов настаивал на том, что „Вишневый сад" является комедией. Станиславский, отвергнув авторскую трактовку пьесы, представил ее в виде трагедии. Кто же из них прав? Ве­роятно, оба (...) Чехов не несет какой-то особой идеи в мир, не преследует каких- нибудь определенных целей. Он показывает жизнь такой, какая она есть, во всей ее нелепости, и лишь изредка предлагает неизбежный вывод о том, что так жить невоз­можно и не должно» 48.

А Джозеф Вуд Кратч писал, что хотя в пьесе имеются все элементы трагедии, Чехов не навязывает зрителю традиционной трагической схемы, ибо считает, что опре­деленные трагические схемы повторялись уже так часто и так бессмысленно (в том об­ществе, которое Чехов изображает в своей пьесе), что в конце концов сделались уже комичными ...) Героический жест утерял убедительность, самый героический мотив обветшал. Трагедия осталась, но сквозь нее просвечивают сомнение, скептицизм и бессилие, обращающие ее в комедию» 47.

Многие говорили о реализме этой чеховской пьесы. Старк Янг отмечал близость чеховского реализма к реализму, который можно найти в американской литературе, и называл чеховский мир «наиболее доступным для нас по существу». По его мнению, американским драматургам есть чему поучиться у Чехова, так как «что нам может дать Чехов — очевидно. Большая тонкость восприятия, большее переплетение тем, больше оттенков чувства, больше остроты, искренности и честности намерений. Для нынешнего драматурга Америки его влияние было бы неоценимо» 48.

По мере увеличения числа переводов чеховской прозы возросло и число критических отзывов о ней в Америке. Критики единодушно давали самую высокую оценку чеховским повестям и рассказам. Некоторые рецензенты терялись, не зная, к какому из многочисленных литературных направлений причислить Чехова. Его называли «натуралистом ...), у которого восприятие мира вызывает страдание, а соприкосновение с ним— боль» 49, его также называли и экспрессионистом 60. Однако чаще американские критики пытались определить своеобразие Чехова в сопоставлении его с американскими писателями.

Так, Уильям Лайон Фелпс сравнивал Чехова с О. Генри, так как имена обоих неразрывно связаны с жанром короткого рассказа, причем он основывал свое сравнение больше на сходстве биографических фактов, нежели на литературном родстве и.