Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только появились кодексы, на них набросились глоссаторы и компиляторы, стараясь приспособить редакцию законов для преподавания в школах, где готовили будущих судей. Тогда-то началось научное преподавание римского права и одновременно его разработка. Это факт огромной важности в росте идей средневековой истории. Римские юристы свято хранили заветы высшей культуры и прочной цивилизации; они были носителями идеалов мира и общественного порядка. Они делали историю, сами того не замечая. Они упрочили авторитет идеи единой Римской империи в умах народов. Их желания оказывали влияние на историю в течение десяти столетий. Везде, где мечтали о единой прочной монархии, построенной на началах гражданственности, благоговейно чтили имена этих мирных, но могучих тружеников. На первых же порах выступили греческие толкователи: Феофил, сделавший парафраз институций, Стефан — подробный парафраз дигест, Фаллелей — глоссатор кодекса, адвокаты Афанасий и Феодор — интерпретаторы новелл.
Мы сравнили Юстиниана с Людовиком XIV. К сожалению, эта аналогия простирается слишком далеко, она охватывает даже темные стороны истории знаменитого французского короля. Юстиниан-законодатель боится изучения законов подданными. Он притесняет и закрывает школы для изучения права, школы, которых некогда было так много в империи и которые ее прославили. Юстиниан оставляет только две из них: в Константинополе и Бейруте; но и здесь органическое развитие науки права было стеснено различными ограничениями. Самые же известные училища в Афинах и Александрии он закрыл. Нужно ли упоминать о философских школах? Их давно не существовало: их существование, их учение было признано вредным, несовместным с высшими целями христианства. Последний оплот античной философской мысли, знаменитая академия Платона в Афинах, была закрыта указом Юстиниана в 522 г. Последние могикане древней философии удалились в Персию, потом получили позволение вернуться в отечество; их было семеро: Дамаскин, Симплиций, Эвламий, Исидор, Прискиан и финикийцы Гермий и Диоген. Даже истолкование законов в судебной практике было стеснено различными постановлениями. «Imperatori solum concessium est leges et condere, et interpretari» — право издавать и разъяснять законы принадлежит одной только верховной власти, так говорится в одном постановлении Юстиниана. Под живым впечатлением прежней громкой кодификаторской деятельности комментаторы его времени еще позволяли себе, при изложении законов, снабжать их своими личными мнениями.
Тем временем усилилась деятельность и борьба партий цирка в Константинополе. Эти факции, называемые по цветам и уборам, носимых приверженцами той или другой популярной наездницы, партиями синих и зеленых (венеты и прасины по-гречески) не имели особого политического значения. Но тем не менее они служили выражением общественного мнения, недовольного уничтожением самоуправления в городах. Юстиниан сначала прислушивался к этому голосу и принимал участие в борьбе цирковых партий, волей-неволей, как любитель цирка и как государственный человек. Но когда партии зашли далеко, когда они вызвали волнение в народе, протестуя против правительственных крутых мероприятий, Юстиниан приказал Велисарию усмирить их и подавить народное восстание. Это стоило жизни тридцати тысячам человек. То была дань художественным инстинктам византийской толпы[31]. Юстиниан все-таки не уничтожил партий. Он очень любил их в душе и увлекался этой наркоманией, продолжавшей оказывать влияние на замещение престола, тем более что его супруга Феодора была когда-то сама цирковой наездницей. Вообще Константинопольский цирк был слабым отражением римского форума, и, конечно, отражением его худших сторон.
Новый свод законов постепенно вводился на Западе. Здесь для Юстиниана открывалось широкое поле деятельности. Он мечтал о воссоединении Италии с империей. Обстоятельства сложились необычайно благоприятно для Юстиниана. Сама повелительница остготов, оказавшись перед лицом народного восстания, вошла в сношение с императором. Юстиниан выразил ей сочувствие и обещал убежище в случае неудачной для нее борьбы. Амаласунта собралась было уже уехать на Восток, забрала с собой все свои богатства, но перед отъездом в ней заговорило чувство мести, и она убила тех вельмож, которых наиболее опасалась. Этим заговор против нее был расстроен, и она опять решилась остаться в Италии. Но она не нашла утешения в своем сыне, Аталарихе. Будущий король, предоставленный самому себе, рос с дурными наклонностями. Он умер, не достигнув совершеннолетия. Конечно, готы не подчинились бы женщине. Поэтому Амаласунте, чтобы сохранить власть и избежать мести готов, следовало выйти замуж за какого-нибудь знатного гота. Выбор ее пал на Теодата, племянника Теодориха. Это был человек образованный, понимавший Платона, но совершенно незнакомый с военным делом, и притом скупой, жестокий и корыстолюбивый. На этот раз честолюбивая женщина жестоко ошиблась. Теодат ненавидел ее, но решился на несколько дней подавить это чувство. Вскоре после бракосочетания он удалил ее от себя, а потом приказал задушить свою жену в горячей бане.
Теодат. Юстиниан давно искал удобного случая, чтобы начать войну с готами и снова подчинить себе Италию. Теодат ничего не мог сделать лучше того, что он сделал, чтобы Юстиниан смог осуществить свои намерения. Последний объявил себя мстителем за смерть Амаласунты. Он решился захватить Италию. Напрасно Теодат унижался перед императором, напрасно соглашался признать его верховным правителем, обещая даже уступить ему корону итальянского королевства. Ничто не помогало, Юстиниан не соглашался ни на какие уступки. Тогда Теодат решился склонить на свою сторону сенат и римский народ. Преданность сенаторов Теодату была кажущейся: внешне они изъявляли свою покорность готскому правительству, а тайно сносились с Юстинианом. В Византии твердо надеялись на поддержку со стороны итальянцев и римлян. Император рассчитывал, что все эти итальянцы, носившие оружие, присоединятся к войскам империи.
В то время Велисарий только что покорил вандальское государство в Африке. Храбрые и жестокие вандалы под жгучим солнцем Африки и под расслабляющим влиянием жаркого климата, изнежились и нисколько не походили на своих предков начала V в. Воинственный дух их угас. Это были уже не страшные пираты Гензериха и Гуннерика (471–484). Полководцу Юстиниану