Кто же забрал Оливию? Может, это Виктор в ночи прокрался по лужайке и выгреб ее из палатки своими ручищами-лопатами, пока Амелия спада? Ее собственный отец? Почему бы и нет, такое ведь случается сплошь и рядом. А Голубого Мышонка оставил себе в качестве ужасного сувенира? Или этому есть более невинное объяснение? (Но какое?)

Они всегда утешались мыслью, что Оливия не умерла, а живет где-нибудь в другом месте, другой жизнью. За долгие годы они втроем сочинили целую легенду о том, как Оливию похитила в ночи сказочная незнакомка вроде Снежной королевы, только добрая и заботливая — и из королевства с более умеренным климатом. Она страстно мечтает о дочери и выбрала Оливию, потому что та была во всех отношениях совершенством. Эта вымышленная Оливия росла в самом наироскошнейшем раю, какой только могло создать девичье воображение: укутанная в шелка и меха, объедающаяся пирожными и конфетами, в окружении собак, котят и (почему-то) павлинов, она купалась в ванне из золота и спала на кровати из серебра. И хотя они знали, что Оливия счастлива в своей новой жизни, им верилось, что однажды ей позволят вернуться домой.

Они росли, и Оливия росла вместе с ними, и, только когда Джулия достигла полового созревания (энергии, которую вырабатывали ее гормоны, хватило бы на освещение средних размеров города), сказочная жизнь младшей сестры поблекла. И все же она настолько прочно встроилась в сознание Амелии, что ей до сих пор было трудно поверить, что Оливия, возможно, все-таки мертва, а не живет где-нибудь в аркадском домике, достигнув тридцати семи лет.

В гостиную вошла Джулия и плюхнулась на диван между Амелией и Сэмми, где для нее заведомо не было места.

— Уйди, — сказала Амелия.

Джулия вытащила плитку шоколада и отломила кусок для Амелии и еще один для собаки.

— Нет, ну, теоретически Оливия же может быть жива. — Джулия как будто подслушивала ее мысли (какой ужас). — Может быть, ее похитили люди, которые хотели ребенка и вырастили ее как свою дочь, а нас она забыла, забыла, что она — Оливия, думает, что она, например, Шарлотта…

— Шарлотта?

— Ну да. А перед смертью ее похитители рассказали ей, кто она на самом деле: «Шарлотта, ты — Оливия Ленд, ты жила на Оулстон-роуд в Кембридже. У тебя есть три сестры: Сильвия, Амелия и Джулия».

— Как правдоподобно, Джулия.

Амелия переключала каналы, пока не наткнулась на «Вперед же, странница».[65]И Джулия сказала:

— О! Оставь это.

— У тебя ванна переполнится.

— Милли?

— Что?

— Ты спрашивала насчет Виктора…

— Да?

— Приставал ли он ко мне когда-нибудь. Это такой глупый эвфемизм, ведь ты же хотела спросить, заставлял ли меня папочка сосать свой член, засовывал ли он пальцы мне внутрь, пока дрочил…

Это было невыносимо. Амелия сосредоточилась на трагическом лице Бетт Дэвис в телевизоре, пытаясь отгородиться от этого фонтана непристойностей.

— Как ни назови, это все равно изнасилование, — подытожила Джулия. — И раз ты спрашиваешь — нет, он этого не делал. Но пытался.

Амелии хотелось зажать уши руками, ей хотелось оглохнуть.

— Пытался? Что значит — пытался?

— Один раз он пытался засунуть руку мне в трусы, но я завизжала на весь дом. Он объяснял мне дроби, — добавила она, словно это относилось к делу.

Вот Джулия, она завизжала, а Амелия просто позволила бы ему это сделать. Только он этого не делал, он никогда не пытался ничего с ней сделать. Никогда не приставал к ней.

— Что он делал с тобой, Милли? — мягко спросила Джулия, кладя руку Амелии на плечо, как если та была бы больна или понесла тяжелую утрату.

Однажды Амелия застав его с Сильвией. Она вошла в кабинет без стука, что было строго запрещено, — наверняка опять замечталась, — и там был отец с Сильвией. С тех самых пор Амелия безуспешно пыталась забыть то, что увидела. Сильвия лицом вниз на отцовском столе, как полураспятая мученица, ее тощие белые ягодицы, и Виктор — готовится…

Амелия стряхнула руку Джулии и резко сказала:

— Ничего, ничего он со мной не делал. Я бы ему никогда не позволила. Иди принимай свою ванну.

Амелия внезапно проснулась. В доме было темно и тихо, привидения не разгуливали, лишь фонарь за окном издавал негромкое электрическое жужжание. Амелия не помнила, вышла ли Джулия из ванной, и решила сходить убедиться, что сестра не утонула. Никого, только запотевшие стены и разбросанные полотенца. Джулия спала в своей постели, одеяло и простыни, как обычно, смяты и скомканы, а пуделиная грива еще мокрая. Дышала она тяжело и размеренно, но Амелия слышала бульканье у нее в груди. Из-за этих звуков легкие Джулии всегда хотелось выжать, как мочалку. Что ей делать, если Джулия умрет первая? Если она останется одна? (Сильвия не в счет.) Когда Амелия вошла в комнату, Сэмми, лежавший на сестриной кровати, проснулся и завилял хвостом. Амелия поправила одеяло, и пес неуклюже сполз на пол и вышел следом за ней.

Возвращаясь к себе, Амелия задержалась перед дверью в спальню Оливии. Сэмми вопросительно посмотрел на нее, и она повернула ручку и вошла. Сквозь грязное окно проникал рассеянный лунный свет. Она легла на маленькую кровать и уставилась в потолок. Сэмми со стоном плюхнулся на пол.

В последний день своей жизни Оливия проснулась в этой постели, посмотрела на эти стены. Умерла бы она, если бы спала здесь, а не в палатке? Если бы только Амелия могла повернуть время вспять, занять место Оливии, помешать злым людям забрать ее. Ну почему они не выбрали Амелию?

В руке у девочки был зажат кулек с конфетами едкого цвета — скорее всего, одни химикаты да Е-добавки. Она угостила Тео, и тот из вежливости взял. У конфеты был легкий привкус то ли бензина, то ли горючего для зажигалок. Растущим костям и мозгам такая еда не на пользу. Тео никогда не покупал конфет, несмотря на свою любовь к шоколаду: ему не нравилось, что в магазине на него смотрят с осуждением, как бы намекая, что толстякам вообще не положено есть, не говоря уж о сладостях. Поэтому Тео вступил в интернете в «дегустационный клуб»: каждый месяц шоколадная фабрика присылала ему на пробу новые конфеты, а он взамен писал отзыв («ореховое пралине подчеркивает восхитительно нежный вкус»). Правда, эта странная домашняя работа несколько тяготила его. Но таким способом он ограничивал себя в шоколаде — только одна коробка восхитительно нежного вкуса в месяц.

На самом деле ему было плевать на холестерин и давление, он был бы счастлив умереть от инсульта или сердечного приступа. «От инсульта не всегда умирают, папа, — раздраженно писала Дженнифер из Торонто но электронной почте. — Чаще всего он приводит к параличу. Ты этого хочешь?» Возможно, она боялась, что ей придется ухаживать за отцом, но он никогда не стал бы ее об этом просить, для Тео отношения между детьми и родителями были как игра в одни ворота: ты отдаешь им всю свою любовь, но они не обязаны возвращать ни пенса. Зато если дети тебя любят, это как глазурь на торте, да еще и вишенка в придачу. И шоколадная стружка, и серебристые бусинки, от которых пломбы вылетают. Лоре они очень нравились. Тео всегда украшал торты. Торты, пирожные, булочки — после смерти Валери он научился делать все, стал готовить куда лучше, чем жена.