Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Опять скачок мыслей, и онусмехнулся.
– Агриппина, жёнка длинноногая, уже, наверное, пол-Рима перепробовала… Слова-то хорошие, да попробуй выполни…
Приглядевшись к темноте, Луций увидел ползшего по измученной жаждой земле огромного летучего таракана.
– Повылазили от сухоты…
Прибив таракана сандалией, тело ещё раз рыгнуло и зашло в дом.
Рано утром, превозмогая приступы тошноты от вчерашней попойки, невыспавшийся Луций зашёл к узнику.
hАшуа ещё (или уже?) не спал и стоял, немного пригнувшись, у стены темницы. Он стоял лицом к стене, одной рукой держась за цепи. Росту узник был необыкновенного: на две головы выше здоровенного Луция. Обернувшись к вошедшему, hАшуа сказал:
– Шалом элейха, – что означало «мир тебе».
Огромные зелёно-серые глаза его были красивы и спокойны, а смотрящему в них было понятно, что душа hАшуа добра и чиста.
Именно это бесило сейчас Луция. Сдерживая злобу, он распорядился снять цепи с узника и, когда цепи были сняты, грубо сказал:
– Убирайся. Чтоб духа твоего не было в Ушалаиме.
Поймаю ещё раз – распятия не миновать.
hАшуа поклонился и молча вышел на свободу…
3
Сегодня было много важных событий.
Во-первых, мы страшно переволновались из-за этой серой вороны, а Эльчуха и Тальчуха так расстроились, что даже расплакались. Итайка, однако, будучи настоящим мужчиной, тут же забыл о вороне, потому что на небе неожиданно появился светящийся и медленно летящий объект…
Да, так о вороне. Она ходила и скакала на пешеходном переходе, не решаясь схватить клювом финик. Мы были в ужасе по той причине, что горел красный свет, и в любой момент по переходу мог промчаться автомобиль. Но пока триумвират ЭТИ советовался со мной о том, что предпринять, загорелся зелёный, и затрещала трещотка. Ворона, испугавшись трещотки, отскочила в сторону, и в это мгновение, подлетевший неведомо откуда, сизо-коричневый голубь схватил финик и взмыл в небо. Подлость голубя (пусть даже и красиво-сизо-коричневого цвета) вызвала большое возмущение в наших рядах и вышеуказанные расстройство и слёзы. Согласитесь, это ведь страшно несправедливо: ворона жизнью рисковала, а этот голубь…
Но (во-вторых) перейдём к светящемуся странному предмету в ослепительно голубом небе. Итайка, вообще-то, смотрел на небо в попытке проследить, куда улетел подлый голубь с фиником, но взор его попал на этот объект и, от необыкновенности момента, он упал на попу. Тогда я и мои коллеги-девчушки осознали, что всё неспроста, и тут же увидели причину Итайкиного падения. Эльчуня высказала предположение, что объект принадлежит пришельцам с планеты Пицца, потому что все остальные знают, что электричество нужно экономить, и не включают свет днём, при ярком солнце. Против столь логичной мысли я не смог найти никакого контраргумента и вынужден был согласиться. Тальчуня и Итайка воздержались до момента, когда научатся говорить.
4
А хозяин сделался маленький, как карлик. Да ещё весь в фирменной робе. Тут Леольh ясно осознал себя не поэтом, а техником. И тогда он спросил карлика:
– Так менять аккумуляторы или нет?
Хозяин усмехнулся, ничего не ответил, сел на мотоцикл и уехал. Его служанка повела Леольhя в дом. Когда зашли, она легла на диван. Волосы у неё были волнистые, кожа золотистая, талия тонкая, как у осы. Служанка обняла Леольhя за шею, и он поцеловал её мягкие клубничного цвета губы. Погружаясь в блаженство, Леольh вдруг понял, что, это губы царицы Авской или Атшепсут… В дверь позвонили. Очень назойливо. «Клиенты, – подумал Леольh, – чёрт с ними». Но звонки не унимались. Он нащупал провода от звонка и рванул их. Звонки прекратились…
Леольh открыл глаза, слез с кровати и поднял с пола будильник. Было зябко.
– Апатит твою, – выругался он.
Никакой сказки. Только тундра – и Леольh Фраh, молодой выпускник химического факультета Градского университета, в чине лейтенанта инженерно-радиологической службы.
– Странные мне, однако, снятся сны.
Мысли его, кряхтя, вползали в реальность, и, среди прочего, он вспомнил, как вчера новый командир полка отдавал честь майору Вассеру. Оказывается, во время войны полковник был в чине капитана и служил у «тогдашнего» и «сегодняшнего» майора в подчинении. Наград у Вассера был полный чемодан (Леольh сам видел), но продвижения по службе не было и вовсе.
– Да-а, – уже бреясь, подумал Леольh, – неудобно получилось. Конечно, если бы Вассер не был вреем да к тому же ещё удеем…
Леольh по происхождению и сам был вреем, но партийным. Это было чуть получше, с точки зрения властей, но всё же гораздо хуже, чем быть просто вянином…
Говорили, что командир полка поклялся написать о Вассере в столичную газету.
5
С учениками hАшуа, получилось, однако, не так просто, как с их учителем. Они не желали покидать Ушалаим. Начались стычки между ними и правоверными вреями – удеями, поддерживавшими Великий Инедрион. Префект уже подумывал ввести в дело легионеров, но неожиданно волнения прекратились, и значительная часть последователей hАшуа исчезла из города…
Лея в одних сандалиях сидела на коленях не менее голого Луция и водила пальцем ему по носу. Это было щекотно, и он пытался увернуться.
– Почему ты не разрешил Рахельh прийти? Она лучшая моя подруга. Кроме того, её братец помог вам поймать этого hАшуа.
– Помог, помог, – Луций передразнил её гортанное «р» местного языка, – она из того же сброда, а её брат Удаh, презренный пёс-предатель, свои деньги получил. Кстати, почему они не ушли из города?
– Не такие уж они глупцы, чтобы бросить всё и уйти куда глаза глядят.
– То-то их папанька, старый врейский хитрец, шушукается с представителями Великого Инедриона.
– Рахельhка так хотела прийти на вашу оргию. Она ещё ни разу не спала с римским солдатиком.
В спальне был жуткий беспорядок. Рабыняслужанка, которая всегда убирала здесь, была отпущена Луцием на свободу, после того как его тело её обесчестило, и она забеременела. На полу валялись огрызки еды, губки, стояли терракотовые чаши и блюда, вокруг которых поблескивали от пламени фитиля их же осколки. Под медной жаровней валялось горлышко от бутылки.
Луций повалил Лею на кровать и начал от неё добиваться. Это оказалось не трудно, и последняя одежда Леи, сандалии Луция, упала с её ног.
6
Леольh Фраh шёл по направлению к клубу, где ему предстояло читать очередную политпроповедь, и белый снег искрился и хрустел под его сапогами. Было всего минус четыре, и даже здесь, за полярным кругом, чувствовалось приближение весны. Кругом, сколько видел глаз, властвовала белая тундра, и лишь на горизонте золотилась под солнцем верхушка горы Вендры.