украшения или что-то в этом роде. Обычный человек мог взять одну и даже не понять, что это было, если только он не был чувственным человеком. Тем не менее, я прекрасно понимаю, что говорить о насилии в искусстве твоей матери было бы очень сложно, поскольку ты пережила тот инцидент вместе с ней. Ты была частью вдохновения для этого. Я могу понять, почему это тебя так обеспокоит.

— Ну, не то чтобы я помнила подробности того, что произошло, однако это была не только ее, но и моя жизнь, которую она изображала в этих скульптурах.

Дрейк кивнул.

— Я уверен, что моему сыну было тяжело видеть так часто обнаженное тело своей матери на моих портретах. В свою защиту я могу с уверенностью сказать, что Брэндон знает, что у меня была настоящая страсть к женщине, которая его родила. Он знает, что я любил его мать, и ему не нужно было предполагать, что это было правдой только потому, что мы были женаты. Возможно, я мог бы запереть все эти сильные эмоции и никогда не показывать миру что я чувствую, но думаю, что я бы взорвался. Его психотерапевт определенно предлагал мне скрывать от него свое искусство, но я полностью проигнорировал совет этого человека. Брэндон меня понял и справился с ситуацией.

— Да. Я определенно с этим согласна, — тихо сказала Брук.

— Ну и какой в результате получилась дочь Джессики Дэниелс?

Брук пожала плечами и проигнорировала его пронзительный взгляд.

— Я люблю мою маму. Я также думаю, что она самая дерзкая и храбрая женщина, которую я когда-либо знала. Мне не нужно понимать, почему мама создает то, что создает. Мне также не нужно одобрять каждую мелочь ее жизни, чтобы уважать ее выбор. Но если ты хочешь знать, смущаюсь ли я до сих пор из-за ее работы… ответ таков: я все время ее смущаюсь. Она это знает. Как и у тебя с Брэндоном, у нас с мамой тоже много правды.

— Ты никогда не позволишь мне нарисовать тебя во всей твоей великолепной красоте, не так ли? — спросил Дрейк, хмурясь в свой стакан.

Брук фыркнула и покачала головой.

— Боже, мне не терпится сказать маме, что она была права насчет твоего предложения в первый же день, когда мы встретились. Знаешь, Дрейк, я могла бы подумать о том, чтобы позволить тебе меня нарисовать, если бы ты был как Пикассо или кто-то из других художников-абстракционистов. Никто бы даже не узнал, что это я. Но твоя работа очень реалистична. Честно говоря, я не хочу, чтобы незнакомцы смотрели на мое обнаженное тело и размышляли о моих физических недостатках. Я не так идеальна, как модель, которую ты использовал для своего класса в тот день, когда я пришла. Я могу быть моложе тебя, но я намного старше ее.

— Ах да, вернемся к модели в моем классе. Нам нужно обсудить конкретно ее. Итак, вот оно. Я мог бы прямо сейчас закрыть глаза и нарисовать ее в мельчайших деталях… все, кроме лица. Я не знаю ее как человека и не хочу знать ее больше, чем уже знаю. Она для меня и линия, и кривая, и угол. Она состоит из кожи, мышц и костей. Она воплощенная женщина… но она не та женщина, которую хочет узнать моя душа. Так же как уже и мою покойную жену. Трейси — это память и утрата, и она положила начало некоторым стихам, которые я никогда не закончу. Но рисование Трейси снова и снова вселяло в меня надежду на лучшее, что могла предложить жизнь. И когда появилась ты, все, что я считал возможным, вдруг стало моей реальностью. С моей точки зрения, твоя молодость — твой единственный недостаток. Не знаю, смогу ли я поделиться этим с тобой, не лишая тебя лучшей жизни с кем-то твоего возраста.

Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Но поднявшись, она не оторвала взгляд от Дрейка.

Наконец она достаточно стряхнула с себя поэтический ступор, который он вызвал, чтобы достать из бумажника деньги на пиццу. Она повернулась и увидела, что Дрейк открывает дверь и улыбается мальчику, который пододвинул к нему благоухающую коробку. Он взял ее, как только Брук появилась рядом с ним с наличными в руке.

— Спасибо. Сдачи не нужно. Приятного вечера.

Мальчик улыбнулся, поблагодарил ее и затрусил по коридору. Она закрыла дверь и повернулась, чтобы увидеть, как Дрейк ставит на столе коробку с пиццей.

— Дрейк, я слышу все твои прекрасные слова, но все равно не понимаю. Я не художник. Все, что я видела в тот день в твоем классе, была двадцатилетняя девушка с идеальной грудью, чьи соски были направлены к твоему подбородку.

— Полагаю… это достаточно честно. Но я ненавижу мысль о том, что моя работа может нас разлучить. Я бы предпочел, чтобы это было из-за чего-то менее душераздирающего, например, из-за того, что ты ультра-консервативна в своих политических и финансовых взглядах.

— Извини, но я либерал… во многом… очевидно только не с мужчинами. Моя проблема с тобой на самом деле связана с другими обнаженными женщинами в твоей жизни. Бьюсь об заклад, каждый раз, когда ты читаешь этот проклятый курс, ты будешь пялиться на другую.

Дрейк усмехнулся, вздохнул и наконец согласился.

— Хорошо, доктор Дэниелс. Это правда, я использую множество обнаженных моделей. И ты пока впереди в этих дебатах, но я оставляю за собой право продолжать попытки изменить твое мнение. А теперь идем есть. Сегодня вечером мы вместе поужинаем, даже если это меня убьет. Потом я пойду домой, чтобы ты могла закончить свою работу.

Брук пошла на кухню, взяла пару тарелок и вернулась к Дрейку. Она протянула обе и смотрела, как он ловко достает для нее из коробки большой кусок. Будучи более типичным мужчиной, чем казалось, Дрейк положил на свою тарелку два и откинулся на кушетку. Она ухмыльнулась, увидев, что под поэзией, романтическими волосами и самым сексуальным мужским ртом, который она когда-либо целовала, скрывался почти такой же нормальный человек, как и она сама.

Удерживая тарелку, она наклонилась