И между ящерицей и Эйнштейном вот такое огромное временное расстояние. А если подумать и применить теорию Дарвина, то что должно получиться на таком же расстоянии от Эйнштейна в будущем? А? Что-то совершенно космическое, по идее. Но почему я уверен, что там ничего особенного не будет? И даже нового Эйнштейна там не будет. Как-то я его там не вижу. Почему?

То есть почему-то той ящерице хотелось измениться. Это подумать только, как же ей хотелось измениться-то!

И вот мой вопрос к Дарвину: почему мне совершенно не хочется меняться? Я не хочу!!! Мне очень нравится лениться, я люблю праздники, я хочу веселья и радости, удовольствий разных хочу. Хочу много денег… Но это я хочу такой, какой есть, себе такому, какой есть. Я не хочу меняться. Я хочу хорошо жить, а меняться не хочу. Я не могу даже представить себя другим. Я и Эйнштейном быть не хочу.

А ящерица хотела. И очень сильно хотела… А я не хочу.

Помню, с бабушкой, давно, мы рассматривали какую-то книгу. Там были всякие картины старинных мастеров. Я задавал много вопросов: а это что, а это кто, а зачем это?

На одной картине было поле, сады с большими фруктовыми деревьями, среди поля били диковинные фонтаны. По полю ходили животные, разные животные: львы, олени, какие-то лошади, неизвестные мне животные. А ещё там ходили голые люди. Было видно, что они очень спокойно ходят. И птицы летали в небе.

Бабушка сказала, что это рай. И туда попадают очень хорошие люди. Нужно прилежно учиться, слушаться, потом усердно работать, не пить водку, как сосед с верхнего этажа, дядя Серёжа, не драться, как дядя Серёжа со своей женой, тётей Светой, – и тогда…

Я посмотрел на эту картину, и мне очень туда не захотелось. На этой картине всё было очень спокойно. Все ходили, никто не бегал, ни люди, ни животные. Все люди и животные были взрослые. Не было детей. Не было ничего интересного. Никто не ездил на велосипеде. Ничего весёлого. Даже львы были какие-то скучные. И мне туда не захотелось.

А я до сих пор помню своё чувство и об этом думаю. Это, конечно, наивно и даже дерзко думать о рае и рассчитывать на него. Очень наивно и очень дерзко! Но я думаю. И полагаю, что теперь понимаю того художника и почему там, в его раю, всё так спокойно. Видимо, в этом спокойствии и есть рай. В этом безмятежном спокойствии…

Но я не могу себе этого спокойствия представить. Я могу поверить, что оно может быть, и что оно может быть вечным. Но представить я этого не могу. Я вечности-то себе представить не могу. А как я могу представить вечное спокойствие? Я же живой.

Как меня когда-то поразило в школе, на уроке, утверждение учителя о том, что при коммунизме, то есть коммунистическом обществе, не будет денег. Я этого не понял. Я не смог себе представить такой мир.

Я стал приставать к отцу с вопросами, мол, как вообще можно даже думать о некоем коммунизме, при котором не будет денег? Кто тогда будет работать? Никто же не станет работать, если можно будет пойти в магазин и просто так взять всё, что надо, и даже то, что не надо. Продавцы и те не станут работать.

Папа улыбался. Я прекрасно помню эту его улыбку. И, кажется, теперь я её понимаю… Он сказал мне тогда, что мы этого понять не можем, потому что у нас другое сознание. А когда придёт коммунизм, у людей будет такое сознание, что они про деньги даже думать не будут, лишнего не возьмут, потому что тоже не захотят. А вот работать хотеть они будут, им будет это нравиться, и они будут даже жаждать работать.

А вот это мне стало понятно. Про другое сознание я понял. А ещё я сразу понял, что моё сознание не изменится. Правда, когда я думал об этом, мне несколько раз становилось страшно, я боялся: а вдруг моё сознание всё-таки изменится? И если оно изменится, а вдруг я захочу работать? Да ещё, например, дворником или того хуже? А я не хотел, не хотел работать вообще никем.

И я стал мечтать, чтобы поскорее настал коммунизм, чтобы у всех сознание изменилось, а у меня нет. Вот тогда я смогу не работать и не учиться. Зато я пойду в магазин, в детский отдел, и возьму себе большую, жёлтую грузовую машину, которая выставлена в витрине, стоит очень дорого, и её не могут мне купить. А когда у всех сознание изменится, моё-то останется неизменным! Денег не станет, и я пойду и возьму себе всё бесплатно.

То есть, понимаете, я допускал, что сознание может измениться, но не моё…

И вот я думаю о рае… Нечасто думаю, редко думаю. И никак не могу себе представить… Не сам рай… Не чистое поле без крапивы, бурьяна, мух и комаров, не сады и фрукты… Не постоянную, прекрасную погоду. Себя не могу представить. Не могу представить себя в раю спокойным и счастливым.

Мне же нужны будут мои любимые люди! Как я без них? Как я без детей? Без всех моих родных? И ещё… В каком я там буду возрасте? А они в каком? Мне страшно об этом думать.

Зато я помню мальчика под полотенцем, и прогревающее меня насквозь солнышко. Мама… Мама… Мама…

При всём при этом я догадываюсь, что такое спокойствие. Настоящее спокойствие. Я его периодически испытываю. Очень ненадолго, правда, но оно случается. И всё реже и реже… Это такое спокойствие, когда ты забываешь, что ты человек. То есть когда на некоторое время ты перестаёшь быть человеком. Сейчас объясню.

Вот например…

Идёшь по лесу, по настоящему лесу. Идёшь за грибами или по какой-то другой причине. Лето. Идёшь. Лес настоящий, серьёзный, густой. Ветки трещат под ногами, комары звенят вокруг головы. В лесу душно, ветер не прорывается внутрь, он шумит наверху, в кронах. Папоротник бьёт по ногам и сапогам, иногда утыкаешься в невидимую паутину. Идёшь, идёшь, уже устал, вспотел, оглох от шелеста, треска и звона.

И вдруг выходишь на маленькую поляну. Солнце ослепляет на секунду. Остановился, огляделся. Поляна маленькая. А глаза устали от мелькания веток и стволов, устали глядеть под ноги. Уши тоже устали. А тут светло, знойно, и стало слышно птиц, шелест листьев и кузнечиков. Комары на солнце не вылетели, отстали.

Огляделся, почувствовал жажду, попил из фляжки. И так вкусно попил! А потом зачем-то запрокинул голову и глянул в небо…

И вот оно! Вот тут, сбоку, в поле зрения попадают ветки, а всё остальное – небо. А оно синее-синее, и пара облаков летит быстро… И ты понимаешь, что стоишь в центре Вселенной, в самом центре. Просто в той точке, в которой ты стоишь, находишься только ты. И то, что ты видишь, никто больше так не видит. Никто, кроме тебя. И вдруг ты забываешь, что ты человек. Ты не чувствуешь своего тела, не слышишь своего дыхания и не ощущаешь, что дышишь, нет никаких мыслей. Ты забываешь, что есть ещё в этом мире люди… Близкие или неблизкие, любимые или нелюбимые. Никого… И тебя тоже не становится. Тебя тоже нет. Если ты забыл, что ты человек, значит, ты исчез. Только видно и слышно, только небо и звуки. И даже ощущается, как с тихим скрипом вращается вокруг своей оси Земля.

Вот оно, спокойствие! Вот она, жизнь в чистом виде! В такой момент я не человек – я жизнь. Но это длится недолго… Шмель пролетел у уха и напомнил, что есть ухо, или шея зачесалась и напомнила, что есть шея, или друзья окликнули откуда-то из леса и напомнили, что я человек.