– Так вы знакомы с Вампоа? – говорит Джей Би. – Ну вот и прекрасно. Вперед, Стюарт. Кстати, – продолжает он, пока мой паланкин поднимали, – меня зовут Брук – Джеймс Брук.[56] А еще называют Джей Би. – А вас?

Я сказал ему, и даже в своем тяжком состоянии был польщен, увидев, как синие глаза распахнулись от удивления.

– Неужели тот самый парень из Афганистана? Ну и ну, чтоб мне провалиться! О, как бы я хотел быть с вами там, два года назад! И подумать только, не проходи мы мимо, вас бы…

От боли и усталости голова моя пошла кругом, и больше я ничего не слышал. Помню только трясущийся паланкин и то, как провожатые мои распевали:

Потом я, должно быть, потерял сознание, потому что первое, что помню, – это удушливый аромат аммиака под носом, а открыв глаза, вижу, что сижу в кресле, в ярко освещенном холле дома Вампоа. Сюртук и сорочку с меня сняли, и какой-то дородный чернобородый субъект заставляет меня дергаться и стонать, прикладывая к ране горячий тампон. Ага, рядом с ним стоит одна из тех красоток с миндалевидными глазами, держа в руках котелок с кипящей водой. Она была единственным приятным зрелищем во всей комнате, поскольку, приглядевшись к свету, ярко бликующему от серебра, нефрита и слоновой кости, я увидел, что лица окружающих меня мужчин серьезны, хмуры и неподвижны, как у статуй.

В середине стоял Вампоа собственной персоной, невозмутимый, как всегда, и в своем обычном черном шелковом платье. Рядом был Качик Мозес, с блестящей лысиной и выражением печали на доброй еврейской физиономии. Брук теперь не улыбался – челюсть словно окаменела, губы плотно сжались, а на лице стоявшего рядом Стюарта читались ужас и боль. «Какого ч-та они на меня так пялятся, – думаю. – Неужели я настолько плох?» Потом заговорил Вампоа, и я услышал такое, по сравнению с чем переживания ночи и боль от раны показались сущей ерундой. Ему дважды пришлось повторить сказанное, прежде чем смысл его дошел до меня; потом же я мог только с ужасом и недоверием глазеть на него.

– Ваша прекрасная супруга, леди Элспет, исчезла. Человек по имени Соломон Аслам похитил ее. «Королева Сулу» вышла сегодня вечером из Сингапура, и никто не знает куда.

* * *

[Выдержка из дневника миссис Флэшмен,

… июля 1844 г.]

Пропала! Пропала! Пропала! Никогда в жизни не переживала такой Неожиданности. Всего миг назад наслаждалась Покоем и Обожанием, среди Любимых Друзей и Близких, надежно оберегаемая Преданным Мужем и Благородным Родителем – а в следующий – дерзко захвачена увезена одним из тех тем, кого ценила и кому доверяла больше всех знакомых джентльменов (за исключением, разумеется, Г. и дорогого Батюшки). Увижу ли я их снова? Что за чудовищная судьба ожидает меня? Ах, я могу представить ее слишком хорошо, поскольку прочитала Греховную Страсть в его глазах, и глупо было бы полагать, что, так безжалостно похищая меня, он готовит мне иную участь, кроме одной-единственной! Я настолько сражена Стыдом и Ужасом, что Разум покидает меня – если это так, мне нужно описать свою Жалкую Долю, пока ясность мысли еще сохраняется, а дрожащая рука еще способна держать перо!

Ах, какая жалость, что я покинула Г., будучи в ссоре и обиде – и из-за каких-то Ничтожных Пустяков: он швырнул об стену кофейник и пнул слугу – самое меньшее, чего заслуживал этот бездельник, поскольку был Невнимателен и Фамильярен, а также не вычищал ногти, собираясь прислуживать нам. А я, глупая Негодница, обидела моего Любимейшего, и приняла сторону Плохого Слуги, так что завтракали мы, будучи в ссоре, обмениваясь лишь самыми Короткими Репликами в течение большей части дня. Я, со своей недостойной стороны, Дулась и Капризничала, а мой Любимый бросал Сердитые Взгляды и Выражения. Только теперь понимаю я, как терпелив он был с таким Ветреным и Избалованным созданием, как мое я. Ах я, Несчастная, безрассудная женщина, ибо только из-за Пышущего Гнева согласилась я сопровождать дона С., этого Змея, в предложенной им экскурсии, намереваясь Наказать тем самым своего милого, родного, терпеливого Защитника! Ах, это себя саму наказала я за свой эгоизм и взбалмошное поведение!

Все шло хорошо до нашего пикника на берегу, хотя мне показалось, что с шампанским что-то не так, ибо после него мной овладела странная сонливость, так что мне пришлось отправиться на борт судна и прилечь. Не подозревая об Опасности, я заснула, а проснувшись, обнаружила, что мы плывем, а дон С. на палубе дает своим людям команду идти полным ходом. «Где Папа? – вскричала я. – И почему мы удаляемся от земли? Смотрите, дон Соломон, солнце садится – нам пора возвращаться!» Лицо его было Бледным, вопреки полнокровию, а взгляд Диким. С грубой откровенностью, хотя и в Сдержанном Тоне, он порекомендовал мне Успокоиться, поскольку мне уже не суждено увидеть моего дорогого Папу снова.

– Что вы хотите сказать, дон Соломон? – возмутилась я. – Мы же приглашены на обед к миссис Алек Миддлтон!

Именно в этот момент, голосом, дрожащим от Чувства – так не похожим на обычную его Сдержанную манеру, хотя было заметно, как пытается он овладеть Собой, – дон. С. сообщил мне, что назад дороги нет, что с самой Первой нашей Встречи им овладела Всепобеждающая Страсть ко мне.

– Жребий брошен, – объявил он. – Я не могу жить без вас, поэтому решил завладеть вами, вопреки всему свету и вашему супругу, а это значит, что мне придется разорвать все связи с цивилизацией и увезти вас туда, где нас никто не найдет, в свое собственное далекое царство, где, уверяю вас, вы будете Королевой не только моих Владений, но и моего Сердца.

– Это безумие, дон Соломон! – восклицаю я. – У меня же нет с собой вещей. И к тому же я замужняя женщина и занимаю Положение в Обществе.

На это он просто махнул рукой и вдруг Заключил меня в свои Сильные Объятия, отчего у меня перехватило дыхание, и он заявил, что я тоже люблю его – ему это подсказали Поощрительные Знаки, проявлявшиеся в моем поведении. Все это, разумеется, было не более чем Гнусным Измышлением, которое его Воспаленный Ум построил на тех общепринятых знаках уважения и любезности, которыми Леди обычно вознаграждают Джентльменов.