Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет-нет, спасибо, — тут же отнекиваюсь — вряд ли от душевных переживаний может быть обезболивающее.
— Тогда хорошо, а то я уж думала, болит у тебя, что… Люд, ну ты где уснула-то?
— Да здесь я, здесь, — отвечает заходящая в палату другая медсестра, и в ее руках вижу два необъятных пакета.
— Целый гардероб, гребтвоюмать, — рычит она, — ну неужели нельзя взять самое необходимое?
— У всех необходимое разное, давай, бери, там еще две на подходе, так что некогда лясы разводить, — Люда ставит вещи радом с изголовьем свободной кровати и берется за края простыни над головой девушки, а вторая — за края простыни в ногах.
— Раз, два… взяли, — секунда… и девушка уже лежит на высокой кушетке-кровати.
Медсестры засуетились. Когда каталку вывезли из палаты, медсестра еще раз оглядела нас и уже хотела закрыть дверь…
— А вы не подскажете, когда будет обход? — успела задать волнующий меня вопрос.
— Часа через два, может чуть раньше, там две срочные операции, так что девочки… придется подождать, — и захлопнула дверь.
— Ох, Дашка, ложись пока, отдохни… — проворчала Ульяна и закопошилась на кровати.
— Да не могу, Уля, я все-таки в туалет схожу, — поднимаюсь и, проходя мимо новенькой девушки, останавливаюсь.
— Как ты? — вижу по ее лицу, что она еще совсем юная, на первый взгляд ей даже двадцати нет.
— Не чувствую ног, — еле шевелит языком… и блуждающий взгляд пытается сфокусироваться на мне.
— Ничего, ты не волнуйся. Поспи немного, так у всех, ноги чуть попозже отойдут.
— Спасибо, — пролепетала она и прикрыла глаза.
Господи, отчего нам детки так трудно достаются?
* * *
— Даш, у тебя телефон звонил, — сонно бормочет Ульяна, когда я вернулась в палату.
— Спасибо, — шепотом отвечаю.
Беру телефон. Мама. Понятное дело, кто же еще. Глубокий вдох и такой же выдох. Набираю номер и отхожу к окну, чтобы не мешать девочкам.
— Даша, доченька, ну как ты там? — мама сразу берет трубку и тут же устраивает допрос.
— Мам, да все хорошо, привет, — здороваюсь с ней приглушенно.
— Доченька, мы так волнуемся, а ты не звонишь, — в голосе — море волнения, и струнки моей души дрогнули.
— Мам.
— Даша, — мама всхлипывает в трубку, — ты прости меня старую дуру, я столько тебе наговорила и так себя глупо вела… — снова всхлип, и я чувствую, что у меня самой по щекам тонкими горячими дорожками слезы текут.
— Мам, ну прекрати ты, мне плакать нельзя, шов больно… — отвечаю осипшим вмиг голосом.
— Дашечка, прости…
— Дай трубку… — слышу папин голос, и мои губы трогает улыбка, — Даша, здравствуй, дочка.
— Привет, пап, — хлюпаю в трубку.
— Ох и мать, развела воду, дома нельзя как будто было поговорить. Так, прекрати сопли распускать дочь, — его наигранно строгий голос греет душу, и тепло разливается от него по всему телу.
— Ага, — всхлипываю и размазываю слезы по щекам.
— Ты расскажи, Даша, как ты там? Как малыш?
Вой сирены привлек мое внимание, и я, отвлекшись от разговора, прилипла к окну. По коже пробежала стая мурашек, поднимая каждую волосинку. Вообще мне всегда очень страшно было слышать этот звук, ведь он мог означать только одно — человеку, который находится внутри этой железной коробки, очень плохо.
— Алле, Даш, ты меня слышишь? — вклинился голос отца в мои мысли.
— Ага, да, пап, — а сама отчего-то выглядываю, кого выводить будут, ведь ясно, что за кем-то в роддом приехали.
Тошнота мгновенно подкатила к горлу. Да ну, не может этого быть… мне бы обязательно сообщили, если бы с моим Валерочкой что-то случилось. Прежде чем ответить отцу, прокашлялась, прочищая горло.
— Пап, я тебе перезвоню через минут пять, — и отключилась.
— Что там, Даш? — подала голос Ульяна.
Разбудила я все же соседку по палате.
— Да вон реанимация за кем-то приехала… — голос охрип от волнения.
Смотрю на происходящее в окно второго этажа, а душа у самой леденеет, и сердце где-то в пятках отчеканивает неровный ритм.
— Видимо, кому-то плохо, — прокряхтела девушка, вставая с постели.
Не поворачиваясь на шаркающие шаги по кафельному полу, прилипла к стеклу.
— А-а-а, да вон смотри, тетка встречает скорую, значит, это она вызвала ее, что ли? — тычет Ульяна в стекло.
— Ага, наверное, — поддакиваю ей, а женщина тем временем скрывается под широким козырьком входа в больницу.
Я пытаюсь рассмотреть, кто выходит из роддома.
— Даш, ты что?
— А?
Замираю на миг, осознавая, почему в голосе Ульяны проскользнуло столько удивление — я так увлеклась, пытаясь рассмотреть, кто там, что практически легла на подоконнике.
— Ты что? А вдруг шов разойдется, опять зашивать будут, — она укоризненно покачала головой, — ну ты даешь!
— Да, нет… я просто…
Чёрт, что происходит? Снова послышался вой сирен, и я вернулась к окну. Реанимация с оглушающим шумом выехала с парковки. Следом из-под навеса вышла та же женщина и, неспешно пройдя к автомобилю, припаркованному на стоянке, села в него и укатила следом, а у меня в этот момент по телу дрожь прокатилась.
— Черт, — выдыхаю я и отхожу к кровати, — что со мной не так?
— Ты просто по пустякам волнуешься, Даша, и все близко принимаешь к сердцу, а тебе беречь себя нужно, вон, вещи лучше собирай, скоро уже за нами придут.
— Да, точно, надо отвлечься, тогда и время быстрее пройдет, — вымученно улыбаюсь соседке.
— Вот-вот, а то издергалась вся.
* * *
Напряженная тишина в кабинете заведующей пугала до чертиков. Женщина смотрела то на меня, то на папку, лежащую перед ней на столе. И молчание… гробовое молчание в помещении не нарушали даже настенные часы. Нас окутало пустое тяготящее молчание.