«Бриллианты посвящения» находились сразу возле лестницы, прозрачные двери магазина были полуоткрыты. Свернув вбок, она проскользнула в них.

Зал с витринами для нее всегда был напоен ароматом денег, как салон нового авто. Драгоценности еще не были выставлены, а по-прежнему оставались взаперти в ящиках.

Дверь в контору, когда закрывалась, сливалась с панелями стен под вишневое дерево, но сейчас она была приоткрыта в пространство, залитое светом дневных ламп.

Бекки толчком раскрыла дверь до конца. Родж сидел за столом в желтой рубашке и коричневом трикотажном галстуке. Он курил, что удивило ее. Никогда не видела его курящим поутру. Большое окно в дальней стене конторы было распахнуто настежь, видимо, чтобы выветривался запах сигареты, и это, признаться, было потешно. Он больше дыма напускал, чем проветривал: дымка от пожара в заповеднике Окала затягивала воздух тонкой пеленой. Он отстукал что-то на своем серебристом айфоне, кликнул на клавишу и, повернувшись на своем кожаном кресле, взглянул на нее. Щелчком отправил сигарету в открытое окно, не глядя, куда та полетела. Движения его были порывистыми, резкими, до того ему не свойственными, что она занервничала.

– Привет, Бобка, – сказал он.

– Что стряслось? – спросила она. То, что он назвал ее Бобкой, еще больше расстроило ее. Так он звал ее вплоть до того, как они стали любовниками. Он и некоторых других работавших у него девушек тоже звал Бобками, типа признак отеческой ласки.

Он сжал переносицу пальцами:

– Значит, так, кто-то из подружек моей жены посоветовал ей взглянуть на то, что ты выкладываешь у себя в Инстаграме.

У нее сильно подвело живот, но это никак не отразилось на ее лице.

– Да ну? И что? Там нет фото, где мы вместе.

– Там есть твое фото на моей яхте.

– Откуда кому знать, что это твоя яхта? – Бекки сощурилась, стараясь вспомнить, что было на том снимке. Обычное селфи: она лыбится себе в телефон, держа в одной руке яблочный мартини, напиток, подходивший к топу ее бикини цвета зеленого лайма. В подписи говорилось что-то типа: пока не доберемся до юга Франции, единственное место позагорать нагишом – это на яхте добряка, который все мои селфи лайкает. Ржачка. – Могла быть чья угодно яхта.

– Думаешь, моя жена не узнает мою яхту, когда увидит ее?

– Ну так… скажи ей, что я попросила попользоваться яхтой. Скажи ей, что я со своим дружком была. – Она уперлась руками в край стола, сжав руками груди так, что они сошлись вместе, и наклонилась поцеловать его. – Врать тебе не придется, – выдохнула она.

Он вместе с креслом откатил от нее так, что было не дотянуться.

– Я ей уже другую историю поведал.

Бекки выпрямилась, обхватила себя руками.

– Что ж ты ей поведал?

– Что ты без моего спроса стянула ключи с моего стола. Что, должно быть, отправилась поразвлечься. Жена спросила, не намерен ли я тебя уволить. Я сказал, что ко времени открытия духу твоего в магазине не будет. – Родж подтолкнул к ней через стол маленькую картонную коробочку. – Пока он не притронулся к ней, Бекки и не замечала ее. – У меня в машине кое-какое твое барахло. И у тебя в комнатушке есть кое-что из моих вещей. Вот, по-моему, и все.

– Что сказать? Дерьмово. Полагаю, придется нам поосторожней быть. Дерьмово, впрочем, и что тебе приходится меня в шею с работы гнать. У меня были свои планы на несколько следующих зарплат. А еще дерьмово, что ты по первому же побуждению врал своей жене так, что ославил меня какой-то мерзкой воровкой.

– Бобка, – вскинул он взгляд. – Я ни о единой минуте не жалею. Ни единой. Но пожалею, если протянется еще одна минута.

Так. Вот оно.

Он еще раз слегка подтолкнул коробочку:

– Тут еще кое-что для тебя. Знак моих чувств.

Бекки распечатала картонку, достала маленький черный бархатный футляр. В нем оказался серебряный браслет, сделанный в виде нотных линеек с музыкальной фразой и выложенным фальшивыми бриллиантами скрипичным ключом. Дешевка, которую они никак сбыть не могли.

– Ты была музыкой моих дней, крошка. – И это тоже прозвучало дешевкой. Подошло бы для карточки с соболезнованием.

Бекки швырнула черный бархатный футляр на стол.

– Мне это дерьмо не нужно. Ты соображаешь, что ты делаешь?

– Ты знаешь, что я делаю. Не надо усугублять. И без того тошно.

– Как ты можешь выбрать ее, а не меня? – Бекки стало трудно дышать. В конторе стоял горьковатый запах лагерного костерка, смрада пожарища Окала, свежего воздуха взять было неоткуда. – Ты ж ее ненавидишь. Ты говорил мне, что голоса ее не выносишь. Ты целый день тратишь, чтобы сообразить, как избавиться от того, чтоб с ней время проводить. И потом. Что тебе терять? Ты говорил мне, что у тебя брачконтракт. – Ей казалось, что она ведет взрослый разговор и выражается по-взрослому: «брачконтракт».

– Есть у меня, есть добрачное соглашение. Ее добрачное соглашение. Бекки… эти магазины, они все ее. Если она уйдет, на мне и рубашки не останется. Думал, ты это понимаешь. – Он взглянул на часы. – Она должна позвонить через десять минут, узнать, как все прошло. Плюс мне надо открываться. Но лучше пройтись по главным правилам. Не ищи встреч со мной. К магазину близко не подходи. Чек с последней зарплатой я тебе пришлю. Никаких эсэмэсок.

У нее еще больше сдавило горло. В голосе его звучала грубая, почти отчужденная расторопность. Как будто он обсуждал внутренний распорядок в магазине с новой работницей.

– Чушь это все, – бросила она. – Это так, по-твоему, все заканчивают? Ты, блин, умом тронулся, если думаешь, что меня можно просто так отбросить, как использованный гондон.

– Эй, полегче.

– Что-то, куда ты слил, и больше смотреть на это не желаешь.

– Не надо. Бобка…

– Кончай меня так называть!

– Бекки. – Он сплел пальцы и устало опустил взгляд в ковшик из ладоней. – Все кончается. Дорожи славными временами.

– И выметайся к едрене фене. С моим говенным браслетом за полцены.

– Умерь голос! – рявкнул он. – Кто знает, кто рядом шастает? Анна Меламед из «Для ванны и для тела» с моей женой приятельницы. Лично я думаю, что Анна и подсказала ей заглянуть в твой Инстаграм. Видела, должно быть, нас вместе уезжающими на «Ламборджини», или еще что. Кто знает, что Анна наболтала моей жене?

– Кто знает, что я могу сказать.

Родж вздернул подбородок, впился в нее взглядом.

– Что это значит?

– Это тебе урок был бы. Что не так? – Она хотела сказать, что раз уж его жена про них знает, так и нет больше причины разбегаться. Если уж выбирать между прелестями его 48-летней супруги и ее, то вполне себе представляет, кого из них Родж выбрал бы.

– Даже не думай об этом.