– Тельма.

– Деррингер?

– Отчасти…

– Ты научилась играть со словами.

– До вас мне далеко. – Тельма все-таки присела, хотя кресло, поставленное для гостей, выглядело на редкость неудобным. Широкое. Жесткое с виду. И шляпки гвоздей вошли глубоко в черную грубую кожу, местами прорвав ее.

– Так зачем ты пришла?

– Наверное, за правдой…

– За всей? – Он насмешливо приподнял бровь.

– За частью. Вы, в отличие от прочих, умели говорить правду, даже когда она была неприятна. Особенно когда она была неприятна. А еще, мне кажется, вы любили маму… по-своему. – На всякий случай уточнила Тельма, ибо представить Найджела Найтли влюбленным в кого-то было невозможно.

Он же рассмеялся хриплым каркающим смехом, которым и захлебнулся. Мистер Найтли кашлял сипло, громко, сгибаясь пополам, утыкаясь лбом в полированную столешницу.

– Сиди, – велел он, когда Тельма поднялась. – Целители не помогут. Туберкулез. Запущенный. Мне могут продлить жизнь, но при том отберут всякую радость. А к чему мне жизнь без радости.

Он вытер губы клетчатым платком, который отправил в ящик стола.

– Еще годик-другой протяну… а там… главное, ты права, деточка. Я любил твою мать. Примерно так, как художник любит величайшее свое творение. Или скульптор. Или еще какой пустобрех, который спит и видит, как бы ему стать знаменитым. А я стал… благодаря ей стал.

Мистер Найтли протянул руку ко льву.

– Вот оно… свидетельство… память – штука хорошая, но материальные свидетельства нужны, когда эта память начинает блекнуть. Пить будешь?

– Буду.

– Виски, – мистер Найтли вовсе не выглядел больным. Тельме доводилось встречаться с теми, кто умирал от туберкулеза. В нем не было ни восковой бледности, ни слабости, ни отчаяния в глазах.

– Пускай будет виски.

Бутылка появилась из нижнего ящика стола, а к ней – два складных стаканчика с чеканкой.

– Мир ее душе, – мистер Найтли поднял стакан.

– Мир, – эхом отозвалась Тельма.

Когда-нибудь мамина душа и вправду упокоится с миром, а Тельма перестанет видеть кошмары.

– Что ж… твоя мать… знаменитая Элиза Деррингер… до нашей с ней встречи никто и не слышал об Элизе Деррингер. Она жила в какой-то конуре, подрабатывала в местном баре. Пела. А когда не пела, то разносила заказы. Получала чаевые, но не такие, какие могла бы. У твоей матери были свои принципы. И когда я пригласил ее на пробы, она с порога заявила мне, что не станет спать ни со мной, ни с режиссером, ни со спонсором… меня это повеселило. Она мне понравилась. Характер. И потенциал. Но одного потенциала мало. Я предложил сделку. Были кое-какие задумки… и наличные… наследство от бабушки. Для нас обоих это было авантюрой…

Он налил себе еще.

– Несколько операций… ее лицо стало более выразительным.

– Операций?

– Ты не знала? Хотя… откуда тебе… да, дорогая, операций. Пришлось изменить форму подбородка, у нее был несколько тяжеловат. И нос. Линию бровей… в общем, мелочи. Но в итоге мелочи сделали из симпатичной девушки Нэнси красавицу Элизу. Потом были пробы… мой знакомый искал свежее лицо… дебют, после которого Элиза проснулась знаменитой. А дальше просто. Я помогал ей делать карьеру…

– У нее был агент.

– Был. Мальчик, который занимался финансовой стороной. В театральных делах он ничего не смыслил. Нет, во всем, что касалось действия, Элиза слушалась меня. А я получал свой процент.

И не только в деньгах дело.

О режиссере Найджеле Найтли услышали после первой его постановки, да и как не услышать, когда ведущую партию взяла сама Элиза Деррингер?

– Правильно мыслишь, девочка. – Мистер Найтли погладил льва. – Мне стало не хватать закулисной игры. Я понял, что способен на большее. Элиза меня поддержала. Хотелось бы сказать, что она во всем и всегда меня поддерживала, но это было неправдой. Да, я ставил неплохие спектакли. Тогда самому казалось, что гениальные… увы, истина в том, что гениальными их делала Элиза. После ее… ухода, – он запнулся, тоже не желая произносить то самое слово, – я не поставил ничего, что заслуживало бы внимания…

Он крякнул.

– За упокой моей карьеры… режиссерской… агент из меня неплохой. И критик, говорят, отменный… не верю. Нельзя верить тому, что говорят. Льстят, сволочи. Кругом одни сволочи, дорогуша. И я не исключение.

Тельма хмыкнула: до этой простой истины она и сама дошла.

– Но ты ж не за воспоминаниями явилась… не за теми воспоминаниями… спрашивай.

– Почему вы меня бросили?

Не то. Этого вопроса не было в списке. Это день сегодняшний виноват. И холод. Виски, которое растеклось по крови.

– Гм… – мистер Найтли отставил стакан. Руки сцепил. Наклонился, вперился в Тельму взглядом. – Бросили… значит… я думал, что ты про Гаррета спросишь.

– И про него тоже.

У нее вообще множество вопросов накопилось.

– Видишь ли… с одной стороны, все просто, а с другой – запутанно. Начнем с того, что ты не была моим ребенком. Если честно, я вообще детей недолюбливаю. Хотя, конечно, для соплячки ты была довольно мила. Во всяком случае, не изводила никого капризами…

Наверное, это можно было счесть своего рода комплиментом.

– Смерть Элизы стала большой неожиданностью для всех нас. И неожиданностью, мягко говоря, неприятной. И дело отнюдь не в трагедии… о трагедии тогда я не думал. Что поделать, такая уж я эгоистичная сволочь. Меня куда больше интересовали уже подписанные контракты. Неустойки, которые придется платить. Или не платить, но тогда – судиться. Устные договоренности. Обязательства. Моя премьера, которая должна была состояться… нет, она состоялась, но сама понимаешь, без Элизы это был уже совсем иной спектакль.

Странно, не то чтобы Тельма никогда не думала о деньгах – думала, как думала о доме на Острове, о маминых драгоценностях, о картинах и скульптурах, которые, как она понимала теперь, стоили немало, – но не о сорванных контрактах.

Спектаклях, которые не состоялись.

Съемках, пробах и иных обязательствах.

– Особенно альвы нервы потрепали. «Блумс Корп». Первый подписанный контракт с человеческой женщиной. Новая линия косметики. И главное, что основные материалы были сданы. Так нет же, заявили, будто смерть Элизы наносит ущерб ее образу. Сволочи. Ты слышала такое?

Его возмущение не было наигранным!

– Ставит под удар всю компанию… потребовали выплатить неустойку… мы с ними два месяца бодались, а в результате они выплатили лишь пятую часть от суммы контракта. Дескать, остальное с радостью передадут прямым наследникам. Так что, Тельма, можешь попробовать.