но я не собирался ждать бесконечно. Поэтому я решил довольствоваться наблюдением за ней издалека. Это стало своего рода игрой — прятаться в тени, пока она, не в силах уснуть, смотрит на звёзды за окном и думает обо мне. Я следовал за ней в полицейский участок и сопротивлялся желанию увезти её, пока она сидела в машине, а её мать разговаривала с детективом — человеком, который знал, насколько глубоки карманы моей семьи.

Это было упражнением в самоконтроле. Для меня это был способ доказать отцу, что я уже не тот ребёнок, за которого он меня принимает. Мой отец обеспокоен. Он не хочет, чтобы его безупречная репутация была запятнана ошибкой Райкера. Однако я уверен, что полиция никогда не свяжет её со мной. Как они могли? Даже она не знает, кто я такой, и я не боюсь, что кто-то ещё проболтается. Они либо слишком преданы, либо слишком запуганы.

Я начал получать удовольствие от своей зловещей роли её преследователя. Это так волнующе — видеть, как горят её глаза в темноте. Я знаю, что она чувствует меня, ощущает мою потребность в ней даже на расстоянии. Она становится смелее, выходя из своего кокона безопасности. Даже сейчас, когда она сидит на диване, не отрывая глаз от книги, лежащей у неё на коленях, я чувствую умиротворение в её улыбке. Её страх начал утихать. Она начинает возвращаться к своей прежней жизни, и мысль о том, чтобы снова вырвать ее оттуда, становится всё более привлекательной.

Со мной её жизнь будет под моим контролем. Она будет жить только ради того, чтобы доставлять мне удовольствие. Я раскрою в ней талант, о котором она даже не подозревает, и буду развивать его, направляя её по своему пути, пока она не достигнет совершенства.

При одной мысли об этом я чувствую возбуждение.

Я могу представить её сейчас: руки связаны за спиной, лицо запрокинуто, на глазах слёзы, а губы дрожат. Она готова открыться по моей команде, и я вхожу в неё. Она будет жадно и отчаянно сосать меня, усиливая мою твёрдость по мере того, как я проникаю глубже в её горло. Я обхватываю её затылок рукой и прижимаю к себе, пока она не начнёт давиться, пытаясь освободиться, а её тело не забьётся в конвульсиях, требуя воздуха. Но я не дам ей этого.

Я буду держать её так, прижав к себе, и, наклонившись, впиваться пальцами в её пухлую попку. Она попытается вырваться. Я знаю, она попытается сбежать, но ей некуда будет деваться, потому что она будет заперта в золотой клетке, которую я соорудил, и которая будет существовать только для меня.

Она будет бояться меня, но будет любить. Она будет умолять меня поступать с ней плохо. И я сломаю её.

Несмотря на прохладу ночи, моя кровь закипает от одной мысли о ней. Мой член напрягается, словно камень, но, каким бы безумным я ни был, я не хочу, чтобы меня застали за этим занятием, когда я наблюдаю за ней в темноте. У меня есть план, но я должен быть терпеливым и позволить ей думать, что она в безопасности. Это сделает наше совместное времяпрепровождение ещё более захватывающим. Мысль об этом делает отказ моего отца взять её сейчас почти терпимым.

А пока мне нужно разрядка. Мне нужна женщина, чтобы утолить мой жаждущий член. Просматривая контакты в телефоне, я набираю номер, стараясь скрыть своё хриплое отчаяние.

— Ты дома? — Спрашиваю я, как только она отвечает. Затем я возвращаюсь к своей машине и направляюсь к её дому. — Ты в городе? — Повторяю я.

Заминка в ее голосе говорит мне, что она хочет меня. Она всегда хочет меня. Эта женщина не похожа на моих прежних спутниц, она скорее способ удовлетворить мои потребности и гораздо более доступный вариант, чем обращение к профессионалке. Она стала для меня своеобразной маской, которую я ношу уже несколько месяцев. Мои родители, узнав, что она из богатой семьи, одобрили наши публичные встречи.

Когда она открывает дверь, на ней лишь полупрозрачная ночная рубашка. Сквозь тонкую ткань проступают очертания ее пышных грудей, а соски напрягаются при одном моем появлении. Я знаю, что она уже готова для меня, она всегда готова. Именно поэтому я держу ее рядом.

Она смотрит на меня взглядом, который словно говорит: «Иди и возьми меня», когда я переступаю порог. Обхватив пальцами ее шею, я прижимаю ее к стене, и ее глаза закатываются от удовольствия. Ей нравится, когда я веду себя грубо. Хотя это и не так возбуждает, как если бы она не принимала участие, но, по крайней мере, она может удовлетворить мое желание, не вызывая лишних проблем. Она — моя маска, скрывающая мои темные желания.

Я завладеваю её губами, проникая в её рот своим языком. Даже когда мои руки обвиваются вокруг её шеи, она отчаянно желает меня. Могу поспорить, что её тело наполняется влагой от предвкушения того, что я собираюсь с ней сделать.

Я всегда был груб с ней. Она никогда не просила ничего другого. Поэтому я срываю с неё пеньюар, обнажая её грудь. Она хватает ртом воздух, когда я ослабеваю свою хватку и шлепаю её по подпрыгивающим грудям. Её соски становятся ещё твёрже, и я беру один из них между пальцами, покручивая и оттягивая его, пощипывая и дёргая, пока она не приподнимается на цыпочки, умоляя меня остановиться, но я не обращаю внимания на её слова. Затем я опускаю голову и кусаю её. Волна вожделения захлестывает меня, когда она снова ахает.

— На колени, — приказываю я, вспоминая фантазию о своей певчей птичке. Она послушно опускается на землю и начинает высвобождать мой член из одежды. Ее нетерпение слишком очевидно, и это разрушает иллюзию. Ее лицо не залито слезами, и вместо того, чтобы дрожать, она облизывает губы в предвкушении.

Я отталкиваю ее, и она падает на землю, с любопытством глядя на меня снизу вверх.

— Я сделала что-то не так? — Спрашивает она.

Я ударяю ее по лицу.

— Повернись. На четвереньки.

Она с готовностью повинуется, как хорошая маленькая сучка, какой она и является. Я широко раздвигаю ее ягодицы. Она вся блестит для меня, ее влага такая густая, что растекается по внутренней стороне бедер.

Я грубо вхожу в нее, но она не выдерживает такой силы, и ее грудь ударяется о землю. Я поддерживаю ее бедра руками и безжалостно трахаю ее. Она стонет, хнычет и умоляет, и это окончательно разрушает мои фантазии.