Для ускорения работ потребовалось снабдить членов экспедиции дипломатическими паспортами, а груз маркировать как дипломатическую почту. Выяснилось, впрочем, что дипломатический (его еще называли «командировочный») паспорт для чинов Морского ведомства делается исключительно с «высочайшего соизволения»[109], причем волокита продлится не менее двух недель. В МИДе же Крылова лишь зря посылали из кабинета в кабинет.

Пришлось пойти на «военную хитрость».

«Выхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко–красный. Подхожу, сую в руку пятирублевый золотой:

— Скажите, голубчик, мне надо получить командировочный паспорт и пропуска на 15 мест разных вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Ваши генералы меня от одного к другому гоняют, никакого толка не добьюсь, проводите меня к тому делопроизводителю, который этими делами ведает.

— Пожалуйте, Ваше превосходительство, это Иван Петрович Васильев.

Вводит меня в комнату, где сидели чиновники и машинистка, и начинает ему объяснять техническим языком, что мне надо:

— Вот, Иван Петрович, его превосходительство изволит ехать в Гамбург. Им надо командировочный паспорт и открытый лист на 15 мест вещей.

Подходит Васильев к конторке, открывает ее, и я вижу в ней кипу паспортов, вынимает один из них:

— Фамилия, имя, отчество Вашего превосходительства?

Вписывает и вручает мне паспорт, выдаваемый только с «высочайшего соизволения».

— Вещи у Вас с собой?

— Нет, их 45 пудов, они на заводе.

Обращается к курьеру:

— Петров, возьмите 15 ярлыков, вот этот открытый лист, печать, сургуч, шпагат, одним словом, все, что надо, поезжайте к 10 часам утра по адресу, указанному его превосходительством, и опечатайте все, как полагается.

Поблагодарил я Васильева самыми лестными словами.

На следующий день в 10 часов утра является Петров со всем своим снаряжением, опечатывает все ящики, как полагается, вручает мне открытый лист, получает пяти–и десятирублевый золотой, величает меня «ваше сиятельство»[110] и, видимо, вполне довольный, уезжает.

Когда я рассказал это членам моей комиссии и показал наш багаж, они ни глазам своим, ни ушам верить не хотели».

Были, естественно, и другие виды преступлений.

Так, будущий вице–адмирал Петр (Питер) Петрович Бредаль был разжалован на три месяца в матросы за избиение подчиненного ему офицера. Впрочем, тогдашний командир линейного корабля «Святой Александр» был досрочно амнистирован.

Захарий Данилович Мишуков (будущий адмирал) за 15–месячный прогул был «лишен жалования и выслуги за данное время». Суть «прогула» заключалась в том, что офицер не мог более года добраться из Астрахани (он был главным командиром тамошнего порта) до Санкт–Петербурга. Даже учитывая качество тогдашних дорог, срок, согласимся, невероятный.

А вот пример ревностного служаки адмирала Петра Ивановича Ханыкова. С 1791 г. он командовал различными эскадрами в Балтийском и Северном морях (включая отряд из 12 линейных кораблей и восьми фрегатов в британских водах). С 1801 г. Ханыков командовал Кронштадтским портом и, по сути, Балтийским флотом.

В 1808 г. адмирал Ханыков допустил соединение союзных британского и шведского флотов, причем в ходе боя на отходе русская эскадра потеряла линейный корабль «Всеволод». «За неоказание помощи» кораблю Ханыкова приговорили к разжалованию в рядовые сроком на месяц. Решение суда конфирмовано[111] не было, однако на следующий год флагмана уволили в отставку, говоря языком того времени, «без почестей».

Небольшие проступки офицера карались, чаще всего, «постановкой на вид» либо объявлением выговора. На берегу же он мог попасть, так же как и матрос, в «арестный дом», будучи арестованным простым арестом. Впрочем, это было достаточно редким явлением.

В море существовал такой вид наказания, как арест при каюте — с исполнением своих обязанностей либо без оного. Более строгим вариантом последней кары был арест с выставлением у каюты часового с винтовкой, к которой был примкнут штык (на офицерском жаргоне того времени — «арест с пикой»). Информацию об аресте могли занести либо не занести в личное дело офицера (второй вариант был, естественно, более предпочтительным).

Входе революции 1905–1907 гг. были часты наказания для офицеров, недостаточно твердо, по мнению начальства, стоявших на страже Российского престола и отечества.

Первого августа 1905 г. уволили в отставку с поста младшего флагмана Черноморской флотской дивизии контр–адмирала Федора Федоровича Вишневецкого. Контр–адмирала отставили с формулировкой «за медлительность и нерешительность» в подавлении мятежа на эскадренном броненосце «Князь Потемкин Таврический». И это несмотря на то, что Вишневецкий был героем Русско–турецкой войны 1877–1878 гг., за подвиги в которой он стал кавалером ордена Святого Владимира четвертой степени с мечами и бантом.

«Поплатился» за «Потемкина» и вице–адмирал Александр Христианович Кригер, старший флагман Черноморской флотской дивизии и исполняющий должность главного командира Черноморского флота и портов Черного моря. Уволен в отставку Кригер был в тот же день, что и Вишневецкий, причем по той же причине. А ведь еще три года назад его характеризовали как человека «высокой нравственности и отличных способностей, с большим тактом, несколько слабым характером». Видимо, именно «слабость характера» не позволила Кригеру отдать приказ о потоплении мятежного эскадренного броненосца, на чем настаивал Санкт–Петербург.

Не будем отрицать, что часто командование просто придиралось к своим подчиненным. Например, известен случай наказания слушателя Офицерского класса подводного плавания за неучастие в похоронах другого офицера. По мнению начальства, совместное шествие за гробом сплачивало сослуживцев…

Впрочем, случалось, что командование, напротив, поощряло инициативу своих подчиненных. Вот характерный пример деятельности будущего командующего Балтийским флотом адмирала Николая Оттовича фон Эссена, относящийся к его начальствованию над Минной дивизией Балтийского моря. Автор воспоминаний — уже знакомый нам Георгий Карлович Старк:

«В 1907 г. Эссен получил в командование Минную дивизию, и с этого момента началось возрождение флота и обучение его на новых началах.

Весь северный берег Финского залива — шхеры; для входа в них и хождения по шхерным фарватерам нужно было обязательно брать лоцмана, а так как все они были финны, то в случае войны это было очень опасно. Эссен стал требовать, чтобы командиры ходили без лоцманов. Но для этого нужно было провести еще одну реформу, и он этого добился.