Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если вспомните что-нибудь – позвоните.
– Если вспомню что, постараюсь забыть, как страшный сон.
Она вышла из отделения, усадила Леру в кресло, села за руль. «Первое, что мы с тобой сделаем, дочка, восстановим мой телефон, – говорила она, глядя на Леру в зеркало. – Потом заправим машину, а уж после этого, заедем в супермаркет и накупим много, много вкусностей». Она видела, как неприметная иномарка ехала за ней до салона связи, потом до АЗС и ждала ее там, проводив до супермаркета, испарилась. Делая покупки, она складывала их в тележку, где сиденье нашлось и для дочери. С этой же тележкой она подошла к своей машине, переложила пакеты с продуктами в багажник. Открыла боковую дверь машины, чтобы усадить дочь в автомобильное кресло. Стекло машины, стоявшей рядом, медленно опустилось, и она услышала знакомый голос:
– Спасибо. Вы молодец. Сильная и умная женщина. Верно оценили обстановку и все сделали правильно. Срок бы нам не дали, а вот наши нервы потрепали и денег вытрясли. Вы на мужа не обижайтесь. Он считает себя виновным и в вашем похищении, и в том, что поступился своими принципами. Ему стыдно перед вами за свою слабость. Он не хочет принять то, что воевать с системой бессмысленно. Честь давно не в тренде, как говорят. Перейти черту дозволенного без потерь, дано не каждому. Держите подарок для дочки, – он протянул игрушку в форме плюшевого медвежонка. – А мужа простите, если любите. – Машина отъехала задним ходом, выровнялась и влилась в поток машин, а Диана сунула медвежонка в карман переднего сиденья, заняла свое место в машине и поехала домой. Только разобрав все продукты по полкам, она переоделась, вымыла себе и дочери руки, собираясь с ней играть, заметила на туалетном столике в прихожей подаренного мишку. Коричнево-желтый, напоминающий мягкую игрушку, мишка, с молнией на своей спине, был рюкзачком с двумя лямками. Диана расстегнула молнию. Внутри симпатичного зверя лежал набор сладостей для детей и банковский корешок купюр в пять тысяч рублей. «Вот и я перешла грань дозволенного. С одной стороны, можно расценивать это, как компенсацию за ночные неудобства, с другой, за сокрытие виновников этих неудобств. С одной стороны я потерпевшая, с другой – лжесвидетель», – думала она, убирая деньги в ящик.
Смирнов вернулся с работы поздно. Жена и дочь уже спали, и ночевал он в комнате. Диану прорвало утром, когда накормив Леру, она приготовила завтрак мужу, от которого он отказался.
– Саша, что происходит? Я второй день дома, а ты ведешь себя так, как будто меня не похитили, а привезли прямо из публичного дома, где я провела весело полдня и ночь. Мне в данной ситуации глубоко наплевать, какую черту ты перешел, какими принципами поступился, какой закон нарушил и кому чем обязан. Мне было важно услышать слова утешения, сочувствия, сопереживания. Ведь по большому счету мы оказались заложниками по твоей вине. Я знаю гораздо больше того, что говорю, и чем ты думаешь. Мы прожили с тобой больше десяти лет, и я не давала тебе повода не доверять мне. Я не опознала этих двух, думая о тебе, а не о законности. Мне плевать на закон, который не может защитить мою семью, как и на представителей этого закона. Ты, моралист хренов, подумал, что я пережила с дочерью? Какого было мне, и как ты меня встретил? Ладно, я могу понять напряжение первого дня, хотя это слабое оправдание. Тебе меня совсем не жаль? А знаешь, сегодня суббота. У тебя есть два дня, чтобы исчезнуть из этой квартиры. Мне было очень страшно, но еще страшнее твое равнодушие. Нам не о чем больше говорить, да и не зачем.
– Мне действительно лучше пожить одному, да и тебе будет спокойнее. Извини за причиненные неудобства, я не хотел вас подставлять, так сложилось. Мне очень жаль и тебя, и дочь, но ты сама мне не позволила стать вам ближе. Я завтра съеду, – сказал он, вставая из-за стола и направляясь к выходу.
Диана слышала, как щелкнул замок входной двери. Так плохо ей не было давно. Муж принял все ее доводы и согласился с ними. Уткнувшись лицом в подушку, она заплакала. « Как же больно осознавать, что тебя больше не любят. И кто? Человек, который занимал половину твоего сердца. А может, я перегибаю палку? Нет! Причем здесь перегиб, если он со всем согласился?» Она, то успокаивалась, то опять начинала рыдать, но при этом не забывала о дочери, которая находилась рядом. Звонок домофона прервал ее мысли. На пороге стоял Андрей Шаров.
– У тебя ко мне дело, Андрей? Проходи, мы с Лерой в комнате, – приводя лицо в порядок, говорила она.
– Диана, что у вас происходит? Почему Сашка ищет квартиру? Ты сама как? Отошла после шока?
– Ты пришел в роли друга или адвоката? Я спрошу тебя напрямик, и от твоего ответа будет зависеть продолжение нашего разговора. Сколько Сережке лет?
– Четыре, пятый пошел. А что?
– Как бы ты поступил, если бы вызволил жену и сына? С самых первых минут, как только их увидел? Только честно отвечай.
– Радовался, обнял, поцеловал, старался быть первые дни рядом.
– Молодец, а меня этого лишили. В первый день, Саша мне предложил поговорить с психологом. Я дома сутки. Кроме дежурного «Как ты?» и поцелуя в щеку, я не услышала ни слов сочувствия, ни утешения. Он, ближе, чем на метр, ко мне не подходит. Это нормально? Я не требую от него объяснений, но я не только на него обижена, я оскорблена таким его поведением. Может, я в чем-то провинилась? Такой ответ тебя устраивает?
– Мне казалось, что Сашка с тебя пылинки сдувает.
– Почему казалось. Так оно и было, но в один момент все исчезло, а появилась холодность, недоверие, равнодушие. Я попросила его уйти, а он не возражал. Вот и все.
– Диана, я не могу тебе всего рассказать.
– А я и знать не хочу ни о чем. Причем здесь ваша служба? Для меня важны были несколько минут внимания, заботы, поддержки моего мужа, а не капитана полиции. Я что, не понимаю, где он служит и чего от этой службы можно ожидать? Или я обвинила его во всем, что произошло? Считай, что адвоката из тебя не получилось. Извини.
Андрей вышел из квартиры расстроенный. Ему было не по себе. Он не первый год дружил со Смирновым, и как
