– Я всю обратную дорогу очень волновалась, – сказала я. Как хорошо, что с ним можно говорить откровенно. – Мне почему-то казалось, что между нами скоро все кончится. Было очень страшно. А когда мы вернулись, жизнь снова пошла своим чередом, и все стало хорошо…

– Стало просто отлично. – Он поцеловал меня.

– Да, отлично. Великолепно. А теперь…

«А теперь все равно дело идет к концу», – подумалось мне. Я не могла себя заставить сказать это вслух. Может быть, мы давно уже не хотим замечать очевидного?

Джагхед пощекотал мне щеку:

– Знаю.

Как хорошо, что ему не надо ничего объяснять. Мы с Джагом стали сильнее, чем прежде. Но этого мало. Этого не хватит, чтобы удержать наш мир на орбите.

Вдруг раздался резкий хлопок, как будто лопнула герметичная пломба, и дом, застонав, стал оживать. Свет обжег непривыкшие глаза, я зажмурилась.

– Электричество снова есть, – сказал Джагхед. – Пойдем посмотрим, как там остальные?

Я кивнула, но не успели мы встать, как они сами распахнули дверь в подвал. Вероника глядела смущенно, но торжествующе.

– Не надо недооценивать предусмотрительность Хайрэма Лоджа, – сказала она. – Все в порядке. Беда миновала. Какое счастье.

Это и впрямь было счастье. Но длилось оно недолго.

Ничего еще не миновало.

И я боялась, что для нас уже никогда не будет «все в порядке».

* * *

Когда мы поднялись в гостиную, Арчи первым затронул неприятную тему.

– Не хочется этого говорить, ребята, но те, гм, птицы – они до сих пор там лежат. – Вспомнив о них, он передернулся от отвращения. – Мы с Джагом можем все убрать. Мы быстро.

– Будь мы в средневековой Европе, мы с Бетти, возможно, и простили бы вам такое проявление мизогинии, замаскированной под рыцарство, – сказала Вероника. – Но поскольку сейчас двадцать первый век и – вы удивитесь! – так называемый слабый пол, подобно Джинджер Роджерс, способен делать то же самое, что и вы, ребята, даже на каблуках, мы тоже поучаствуем в уборке. – Она взглянула на меня, и я ответила кивком. – Восемь рук справятся с делом быстрее, чем четыре. А у нас еще полным-полно дел.

На лице Арчи отразилась сложная смесь любви, гордости и печали. Он не хотел, чтобы Вероника подчищала его проблемы. Но он не понимал жизненно важную вещь.

Это не только его проблемы. Они и наши тоже. И это до него никак не доходило.

Я засучила рукава:

– Пойдем, Арчи. Мы справимся.

– Один маленький шажок для Бетти и Вероники, колоссальный скачок для феминизма, – сказала Вероника. Предстоящая работа ей, конечно, не нравилась. Но решительности ей было не занимать. – Если что, будет повод сменить эти туфли на чудные сапожки от «Джимми Чу», которые я давно присмотрела в «Саксе» на Пятой авеню.

– Это и есть то добро, которое мы все ждем от худа, – сказал Джагхед.

Мы вымученно рассмеялись. Еле слышно.

* * *

Работа была грязная, но Вероника была права – взявшись за дело вчетвером, мы быстро справились. (От этого оно не стало менее противным.)

Довольно скоро мы, пыхтя и отдуваясь, вытерли пот со лба, а непривычно взъерошенная Вероника взвалила на плечо огромный черный мусорный мешок.

У нее надо лбом покачивался выбившийся локон, и она мотнула головой, отгоняя его от глаз.

– Знаете, – задумчиво произнесла она, – когда я в прошлый Новый год была с Беллой Хадид в обители Ашрам на Майорке, свами сказал мне, что вороны – это плохой знак. И надо сказать, сейчас я ему верю как никогда.

– Не стану спрашивать, что такое Ашрам, – сказал Джагхед, – но трудно утверждать, что груда дохлых птиц может предвещать удачу. Это называется убийством ворон. Зловещий знак.

– Это ты только что сочинил?

– Поверь, Арчи, у меня не столь богатое воображение.

В который раз после ареста Арчи я заметила, что по его лицу пробежала волна паники.

– Да ладно вам, ребята, – вставила я. – На кону стоит жизнь Арчи. Не будем отвлекаться на глупые суеверия.

– Бетти права, – добавила Вероника. – Не стоит считать утверждения повернутого на псевдомедицине свами за истину в последней инстанции. – Она передала мешок Арчи, и тот побрел по длинной дорожке к контейнерам для мусора с крышкой, защищающей от животных. – Что дальше?

– Не знаю, как вы, ребята, а я проголодался, – сказал Джагхед.

Мы уставились на него.

– А что тут такого? – улыбнулся он.

– Если я правильно понимаю, – сказала Вероника, – расчетливое истребление ворон лишь разбудило в тебе аппетит.

– Вероника, ты еще не раскусила меня? Мой аппетит не надо будить. Он всегда наготове. Вездесущ, как псевдомедицина.

– Справедливо, – согласилась она. – Нам всем не помешало бы подкрепиться, хотя в моих планах это стоит не на первом месте. Разместимся в тех же комнатах, что и в прошлый раз? – Все кивнули. – Тогда давайте закинем вещи, умоемся и перекусим на сон грядущий.

* * *

Джагхед пропустил меня в ванную первой. Рыцарство? Да. Сексизм? Может быть. Но я уж точно не собиралась с ним спорить, потому что руки были липкими от останков здешних птиц, к тому же, вероятно, зараженных птичьим гриппом. Я включила горячую воду, подождала, пока ванная наполнится паром, и нырнула под чудеснейший душ, словно прямиком из «Силквуда».

Вытираясь полотенцем, я заметила, что руки опять дрожат. Глаза, глядящие из запотевшего зеркала, были красные и сонные – ночь выдалась без конца и края. И Вероника права – у нас впереди еще много дел.

Посмотрела на джинсы, сброшенные прямо на пол. В заднем кармане лежала баночка аддерола. На всякий случай я переложила ее из сумочки в последний момент перед тем, как идти в душ. А время было уже позднее, недавно вырубался свет, и кожа горела как огонь. Мне что, опять надо лечиться?

Я держала в одной руке джинсы, в другой – аддерол и прикидывала дальнейший ход событий. Варианты получались один другого хуже. И вдруг я услышала тихий звук. Щелчок, звон, мелодия.

Звонил мой телефон. Я захватила в ванную и его тоже.

Звонил сердито, настырно, неотвязно. Никак не умолкал.

И звонок был не простой.

Телефон наигрывал «Леденец». На первый взгляд невинная старая песенка, но у меня от нее застыла кровь.

«Леденец» – рингтон Черного Шлема.