— Кто вы такой и что здесь делаете? — строго поинтересовалась она. — Сюда нельзя посетителям!

— Виноват, нарушил правила, но иначе было нельзя. Илья очень дорог мне, и я должен был его увидеть. Бедный мальчик… Теперь не представляю, как рассказать об этом его отцу.

Спокойная уверенность в его голосе сменилась болью, его страдание было таким искренним, что Инга почувствовала, как ее негодование отступает.

— Вы скажете, кто вы такой, или нет?

— Александр Гирс, — представился он. — Я крестный Ильи и близкий друг его семьи.

Александр Гирс — это имя мгновенно подсказало ей, почему лицо мужчины показалось ей знакомым. В последнее время этот тип часто мелькал в новостях, кажется, он был связан со строительством какого-то крупного спортивного объекта.

— Вы архитектор, не так ли? — уточнила она, проверяя свою теорию.

— Именно так, у меня архитектурное бюро. Но это никак не связано с Ильей или его семьей. Его отец — мой друг, общего бизнеса у нас нет. Илью я знал с детства, он ровесник моего сына. Когда мне рассказали о том, что случилось, я до последнего не мог поверить. Да, Илья любил лихачить — и я, и его отец не раз отчитывали его за это. А толку? Молодежь неисправима!

— Нам нужно уйти отсюда, — заметила Инга. — Реанимация — не лучшее место для таких разговоров. Я провожу вас к выходу.

Ей следовало добиться наказания или для него, или для тех врачей, которые его сюда пустили. Понятно же, что без взятки не обошлось! Но Инга просто не могла. Она видела, что Гирс не врет ей. Для него Илья и правда был сыном, который уже никогда не проснется.

Гирс не стал возражать, и они вместе направились к лифту.

— Почему здесь вы, а не его отец? — поинтересовалась Инга, когда они остались вдвоем в просторной кабине.

— Вы не знаете?.. Ну конечно, откуда вам знать. Но если вы будете вести это дело, вам скоро сообщат: отец Ильи очень тяжело болен. Онкология, уже второй год сражается. Мы пока не говорим ему о том, что произошло, потому что для него это может стать слишком большим ударом. Я понимаю, что это не получится скрывать вечно, вот только… Я все жду, когда мне удастся придумать более-менее подходящий способ рассказать ему. Должен же быть такой способ!

— Думаю, вам следует обратиться к психологу.

— Возможно, — кивнул Гирс. — Я никогда не был силен в исцелении чужих душ. А уж когда он узнает, что это была не случайная авария, а покушение…

— Так, стоп, — прервала его следовательница. — Этого еще никто не может сказать наверняка!

Ее собеседник окинул ее укоризненным взглядом.

— Да бросьте вы! Та стерва, что это затеяла, ничего не скрывает.

— Даже если за этим кто-то стоит, полиция разберется. Думайте об Илье, а не о том, кто это сделал!

Один самосуд Инга уже допустила, не хватало еще, чтобы эта история получила продолжение! Что это, Дикий Запад? Средневековье? Ты убил моего сына — я убью твоего? Но у Полины Увашевой нет детей, охота пойдет на нее.

Инга решила, что сразу после этого разговора она усилит слежку за Увашевой и сделает все, чтобы эту бессердечную идиотку еще и охраняли. Может, это и несправедливо, но это закон!

Естественно, Гирс не стал настаивать на мести. То, что он увидел в реанимации, потрясло его, но теперь он пришел в себя. Его лицо вновь было непроницаемой маской, его голос — бархатной волной, проникающей в самую душу.

— Как вам будет угодно. Прошу простить, я в горе бываю рассеянным — я не запомнил ваше имя.

— Я его не называла. Инга Шипова.

— Рад знакомству. Вы будете вести это дело?

— Возможно.

— Я надеюсь, что у вас получится, — заметил Гирс. — Отец Ильи — очень вспыльчивый человек… старой закалки.

— Дайте догадаюсь: той закалки, которую проходили в нашей стране в девяностые годы прошлого века?

— Очень может быть. Пока мне удается скрывать от него правду, ничего не будет. Но когда он узнает… Я рекомендую вам поторопиться с расследованием.

Расследованием, как же! Инга и сама прекрасно знала, что все сводится к Полине. Ей просто нужно было найти доказательства.

Они добрались до первого этажа и там расстались.

— Всего доброго, — бросил ей на прощание Гирс. — Надеюсь, вам повезет.

— А я надеюсь, что о везении и речи идти не будет. Я просто доведу это дело до суда — и все.

— Только этого и хотим я и семья Ильи. Но если у вас не получится… суд ведь бывает разный. Я верю, что каждый в конечном итоге получит то, на что нарывался.

Его голос был все таким же бархатным, его манеры — безупречными. Но в его взгляде в этот момент было нечто такое, от чего Инге, задержавшей за свою карьеру десятки преступников всех мастей, захотелось бежать, бежать как можно дальше — и никогда больше не видеть этого человека.

* * *

Погода заметно ухудшилась, и Анна Солари хандрила. Ноябрь ничем не удивлял, он был таким, каким ему хрестоматийно полагалось быть: с морозным ветром, дождем, переходящим в снег, с темными днями, которые мало чем отличаются от вечеров, и ночами, которые кажутся бесконечными. Жизнь идет своим чередом, и в ее круговороте есть место и таким периодам.

Но Анну это мало утешало. Смена сезонов и усиливающиеся холода возвращали старые боли. Никто не мог точно и однозначно сказать, какие травмы оставил в ее руке удар молнии. Такие случаи были слишком редкими, чтобы изучить их: гораздо чаще молнии убивали на месте, и Анне, пожалуй, следовало радоваться своей удаче. Но когда ее рука наливалась тяжелой, пульсирующей болью и каждое движение требовало немалых усилий, радоваться как-то не получалось.

Поэтому Анна пока отменила все встречи, ничего не объясняя. Она знала, как Леон относится к ней, — или думала, что знала. Ей не хотелось расстраивать его, поэтому она предпочла молчание. Да и какой толк говорить об этом? Все пройдет само собой… когда-нибудь.

Раньше она в это время улетала на юг, она почти не зимовала рядом с Москвой, холода ее угнетали, а тепло и морской воздух, напротив, облегчали жизнь. Но в этот раз бежать было нельзя, она чувствовала, что должна помочь с этим делом.

Поэтому она спасалась, как могла: лекарствами, успокоительными травами и перевязью, оберегающей ее руку от лишних движений. А сейчас она и вовсе решила сосредоточиться только на деле. Оно было достаточно важным, чтобы забыть ради него про весь остальной мир.

Анна много лет искала способы справляться с болью и с теми воспоминаниями, которые она приносила. Из всех вариантов медитация оказалась самым надежным. Правда, получаться у нее стало не сразу. При первых попытках она не могла избавиться от ощущения, что просто сидит, как дура, на коврике и ждет непонятно чего. Но Анна была слишком упряма, чтобы сдаться, она пыталась снова и снова.