рыцарскому героизму западной культуры: «… не героический рыцарский, а русский, смиренный [а не героичный]…» (22; 214)

Смирением побеждается зло в душе, подвиг самосовершенствования совершается в смирении (24; 165). В Пушкинской речи писатель призывает русское образованное общество к труду над собой, началом чему называет смирение: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве», вот это решение по народной правде и народному разуму. «Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой и – и узришь правду. Не в вещах эта правда не вне тебя и не за морем где-нибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя – станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его» (26; 139).

В ПМ к «Дневнику писателя» за 1880 год Достоевский пишет о том же, раскрывая содержание выражения святая правда народа – это видение Христа: «Овладей собою и узришь правду и станешь достойнейшим праведником – наступит и для тебя золотой век. Это мысль русская, ее сознает народ, он читает ее в жизни первых христианских подвижников, побеждавших себя и плоть свою и выраставших до страшного значения силы, видевших Христа так, что и земля не могла вместить их» (26; 214). Здесь звучит мысль, дознанная святоотеческим опытом: труд над собой в смирении является началом самопознания и богопознания. Вот что пишет прп. Симеон Новый Богослов: «Степень самопознания и боговедения определяется степенью смирения и кротости» [Сокровищница духовной мудрости, 2008, т. 10, 135].

Таким образом, повторим и обобщим, покаяние и смирение являются для Достоевского, в согласии со св. Отцами, условиями истинной веры и истинного самопознания и богопознания, в них раскрывается и созидается внутренний духовный мир. Рождаются покаяние и смирение только в делах веры – в труде над собой, в самосовершенствовании.

Личное самосовершенствование, при этом, становится условием всякой деятельности.

Так, в полемике с А. Д. Градовским в «Дневнике писателя» за 1880 год в главка «Две половинки» Достоевский утверждает, что все общественные установления и всякое общественное совершенствование зависят от личного самосовершенствования (26; 164).

Эстетика также связана с идеей личного самосовершенствования. Она есть открытие красоты во внутреннем человеке и тем самым способствует в труде над собой: «Эстетика есть открытие прекрасных моментов в душе человеческой самим человеком же для самосовершенствования» (21; 256).

Что такое открытие прекрасных моментов для самосовершенствования, Достоевский показывает в «Дневнике писателя» за 1876 год в главке «Мужик Марей». Писатель изображает два состояния сердца – злобу и любовь. Он вспоминает, как, будучи на каторге, разозлился на каторжников за то, что те в светлые пасхальные дни предаются разгулу: «Безобразные, гадкие песни, майданы с картежной игрой под нарами, несколько уже избитых до полусмерти каторжных, за особое буйство, собственным судом товарищей и прикрытых на нарах тулупами, пока оживут и очнутся; несколько раз уже обнажавшиеся ножи, – все это, в два дня праздника, до болезни истерзало меня. Да и никогда не мог я вынести без отвращения пьяного народного разгула, а тут, в этом месте, особенно. <…>. Наконец в сердце моем загорелась злоба» (22; 46). Но потом он вспоминает эпизод из своего детства, когда его, испуганного померещившимся ему криком: «Волк бежит», – успокаивает их крепостной мужик Марей. И это воспоминание об оказанной ему русским крестьянином любви, изгоняет из его сердца злобу, и он начинает иначе смотреть на каторжников, он получает «другие глаза»: «И вот, когда я сошел с нар и огляделся кругом, помню, я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем. Я пошел, вглядываясь в встречавшиеся лица. Этот обритый и шельмованный мужик, с клеймами на лице и хмельной, орущий свою пьяную сиплую песню, ведь это тоже, может быть, тот же самый Марей: ведь я же не могу заглянуть в его сердце» (22; 49).

Прекрасный момент в душе, в данном случае, это изображение момента прорастания в сердце любви, зароненной в детское сердце мужиком Мареем. Если же посмотреть на это событие в свете идеи самосовершенствования, то станет очевидным, что приобретенный опыт чудесной перемены от зла к любви есть опыт постижения духовных законов внутреннего духовного мира, есть опыт вхождения во внутренний духовный мир.

Какой же духовный закон открывает этот опыт? Наполненность сердца злом становится причиной ошибочного взгляда на каторжан. Переход от злобы к любви свидетельствует о том, что сердце больно злом, но стремится к любви. Любовь меняет взгляд, и Достоевский, видит, что ошибался, что он видит только внешнее, а в сердце человека ему не дано заглянуть.

О духовной причине ошибочного, поверхностного, осуждающего взгляда на человека, пишет св. Игнатий Брянчанинов. Он называет такой ошибочный взгляд, в согласии со святоотеческим словоупотреблением, соблазном: «…соблазн в зараженных еще ветхостию Адама, хотя бы они были благонамеренны и стремились к спасению, есть признак ветхости и недуг весьма важный и упорный. Недуг этот противодействует покаянию, от которого – очищение. Соблазн есть болезненный взгляд на немощи ближнего, при котором эти немощи возрастают до необъятной, уродливой величины. Соблазн есть исчадие самолюбия, вселяющееся в душу, чуждую любви к ближнему и правильной любви к себе» [Игнатий (Брянчанинов), 2014, Творения, т. 1, 433].

В перемене оценки каторжан значительно изменение в словоупотреблении: каторжные переименовываются в несчастных. Тем самым выражается и момент покаяния, так как невозможно избежать осуждения, если не будет покаяния. Слово несчастные в тезаурусе Достоевского прочно связано со значением покаяния: «Короче, этим словом «несчастные» народ как бы говорит «несчастным»: «Вы согрешили и страдаете, но и мы ведь грешны»» (21; 17).

Таким образом, прекрасные моменты в душе – это красота духовной жизни, то, что в христианской культуре получило название φιλοκαλια = красотолюбие или добротолюбие. Собрание святоотеческих поучений о духовной жизни называется добротолюбием/красотолюбием, чем выражается идея красоты как путеводного начала, осененного благодатью Св. Духа.

Ближайшим контекстом эстетического высказывания Достоевского является слово о красоте свт. Игнатия Брянчанинова, обращенное к художнику К. П. Брюллову: «Всякая красота, и видимая и невидимая, должна быть помазана Духом, без этого помазания на ней печать тления; она (красота) помогает удовлетворить человека, водимого истинным вдохновением. Ему надо чтобы красота отзывалась жизнию, вечной жизнию. Когда же из красоты дышит смерть, он отвращает от такой