Другое существо подобного рода – бог садов Приап. Он, в сущности, представляет собой не что иное, как гигантский фаллос, тем или иным образом соединенный с человеческим лицом. Достаточно часто фаллос прикреплялся в соответствующем месте к Гермесу, то есть к пьедесталу, на который была водружена голова бога. Современные зрители наивно представляют это верхом неприличия, думая, что скульптор старался подчеркнуть свой интерес к голове и эрегированному члену. Читатели же, следящие за ходом нашей мысли, уже знают, что эти фаллические статуи имели совершенно иной смысл.

Ученые обычно считают, что Приап позаимствован римлянами от греков или даже из Малой Азии. Я осмелюсь предположить, что обычай использования фаллоса как охранительного символа является исконно италийским; в сущности, он встречается у всех первобытных народов. Однако можно допустить, что фаллос был отождествлен с малоазиатским фаллическим богом Приапом после того, как римляне вступили в контакт с азиатскими народами, то есть после войны с Ганнибалом. Так или иначе, римляне поздних времен знали Приапа как бога садов, который отгонял птиц и воров наподобие пугала. Именно так Гораций описывает его в «Сатирах» (i, 8):

(Почти все статуи Приапа имели мужской детородный орган огромных размеров – фаллический символ вечной плодородящей силы природы.)

Фаллос выступает также как оружие или орудие наказания за разврат посредством грубых половых актов. Существует известный сборник латинских стихотворений «Приапея» – это непристойные вирши неизвестных авторов, весьма остроумно объясняющих эту функцию Приапа. Те, кто читал эти стихи, вспомнят подчеркнуто садистскую тональность деяний и описаний, которые мы имеем в виду.

Приап был не только богом садов. В качестве стража плодородия он считался также покровителем людской плодовитости. Поэтому люди, страдавшие бесплодием, добивались его помощи; и точно так же его содействие было желательно при любых сексуальных расстройствах.

Фаллический бог – частый объект изображения в древнем искусстве, либо в описанном выше виде фаллического Гермеса, примитивного или эстетически изысканного, либо в разнообразных фаллических амулетах. Ювенал (ii, 95) упоминает «стеклянных Приапов», то есть сосуды фаллической формы. Иногда их делали из других материалов – золота или серебра. Согласно Петронию («Сатирикон», 60), были и Приапы из теста, наподобие современных имбирных человечков и шоколадных пасхальных яиц.

Упомянутые приапические стихотворения говорят о том, что грубое людское воображение остановилось на божестве, которое изначально не было ни комическим, ни непристойным, и при этом выделило его чисто сексуальный аспект. Подробнее об этом мы поговорим в главе о римском театре.

В поздние эпохи религиозные праздники в честь Приапа были исключительно разнузданными и грубыми. Описание, которое дает Петроний («Сатирикон», 26 и далее), возможно, намеренно преувеличено в том, что касается дефлорации малолетней девочки. Но Августин также пишет: «Неужели в честь Приапа отправляют гнусные безобразия одни только мимы, но никак не жрецы? Или он одним образом выставляется для поклонения в местах священных и совсем другим является в театр, служа объектом всеобщей потехи?.. Скорее следовало бы благодарить гистрионов за то, что они щадят стыдливость людей и не показывают на зрелищах всего того, что скрывается за священными стенами храмов. Что хорошего можно думать об их сокровенной святыне, когда так много гнусного в том, что выставляется на обозрение?.. Каков же, следовательно, тот культ, для отправления которого святость избрала таких людей, каких гнушается и театральная мерзость?»

Мы видим, насколько было распространенным среди простого народа почитание Приапа, из того факта, что в 1834 году при раскопках около Ксантенана-Рейне было обнаружено множество фаллических амулетов, музыкальных инструментов с фаллическими изображениями и подобных предметов. Очевидно, все они попали в Ксантен вместе с римскими легионами.

С богом Либером тесно связаны вакханалии. Этот культ, очевидно, возник в Южной Италии, и позже его пытались внедрить в Риме. На юге он, похоже, развился под греческим влиянием, а на севере его поощряли этруски. Поскольку вакханалии имеют сильную сексуальную подоплеку, мы должны упомянуть их в нашем исследовании. Снова процитируем «Римскую мифологию» Преллера: «С незамысловатым почитанием бога виноградников и вина связан другой культ, а именно – фантастическая и мистическая вера в Вакха, которого первоначально отождествляли с фракийским и фиванским Дионисом, сыном Семелы или Персефоны, символом периодической смерти и возрождения природы. Тайные праздники и обряды в его честь проводились обычно по ночам женщинами, впадавшими в дичайший религиозный экстаз».

Культ Вакха, очевидно, появился в Риме вскоре после ганнибаловских войн; возможно, его последователи, в страхе за свою жизнь покинувшие родину, искали безопасное место для его проведения. Ливий ясно показывает, что сперва этот культ терпели. Вот как он передает слова консула Постумия, обращенные к сенаторам (xxxix, 15, 6): «Что повсюду в Италии, а теперь уже и во многих местах нашей столицы справляются таинства Вакха, не сомневаюсь, вы знаете не только из слухов, но по шуму и завываниям, ночью оглашающим город»[51]. Очевидно, культ приобрел такую форму и распространился в такой степени, что сердца всех трезвомыслящих римлян наполнились тревогой и даже ужасом. Ливий (xxxix, 9 и далее) приводит длинный и невероятный рассказ, который мы дадим здесь в сокращении.

Юноша по имени Эбутий вступил в связь с вольноотпущенницей Гиспалой, которая была известной куртизанкой. Его отчим, неправедно распоряжаясь собственностью юноши, «искал способа погубить пасынка или превратить его в забитое, покорное существо, средство к чему нашел в вакханалиях. И вот мать заявила сыну, что дала во время его болезни обет, как только он выздоровеет, посвятить его в Вакховы таинства… Для этого он должен в течение десяти дней блюсти целомудрие, а на десятый день, когда он поужинает и чисто вымоется, она отведет его в святилище». Любовница юноши узнала о намерениях его матери, потому что «юноша в шутливом тоне велит своей подруге не удивляться, если несколько ночей он будет спать без нее… он хочет приобщиться к таинствам Вакха. Услыхав об этом, Гиспала пришла в волнение и вскричала: «Да сохранят нас от этого боги! Лучше обоим нам умереть, чем тебе это сделать». И она стала призывать проклятия на голову тех, кто внушил ему это намерение». Эбутий, пораженный ее реакцией, потребовал объяснений. «Гиспала рассказала, что, еще в бытность свою служанкой, она, сопровождая свою госпожу, бывала в этом святилище, но, получив свободу, больше не приближалась к нему. Она знает, что это – кузница всех пороков и преступлений, и ни для кого не секрет, что два последних года туда принимают новичков не старше двадцати лет. Как только новичка туда вводят, его, словно жертвенное животное, передают в руки жрецам, а те ведут его в некое помещение, оглашаемое завываниями и пением, звоном литавр и грохотом барабанов, так чтобы ни единый крик насилуемого не вырывался наружу».