– Выходит, что так… – согласился Егорыч. – Дышал, опять же, тяжело. Дней за десять до смерти казалось, что на поправку пошёл. Посетителей стал принимать. А потом – опять…

Егорыч взял кирпич и снова разбил орех в труху.

– Да что ж такое… – он смахнул ореховую пыль со стола. – Особливо граф Витт его расстроил. Он к государю со своей содержанкой госпожой Собаньской приходил.

Егорыч возвысил голос, строго постучал пальцем по столу.

– А при дворе такого не любят-с! – покачал головою. – Аккурат после них Александр Павлович окончательно слёг.

– О чём же граф Витт говорил с императором?

Егорыч будто не заметил вопроса, наполнил стопку, выпил, занюхал ореховой скорлупой.

– Мне нужен список всех, кто посещал государя во время болезни, – сказал Бошняк.

– В канцелярии список имеется, – ответил Егорыч.

– Свой напиши, а я сравню, – Бошняк поднялся. – Не каждый посетитель через канцелярию действовал. И если список полный будет, то и разобраться легче.

– Напишу, – Егорыч кивнул на штоф. – Допью и через два дни напишу.

Бошняк не торопился уходить, без стеснения разглядывал Егорыча.

Тот смутился.

– Может, орехов желаете? – спросил вдруг.

Он пришёл к Каролине уже за полночь. По пути он считал окна. Вышло девятьсот девяносто семь. Он счёл это добрым знаком. Такие числа назывались простыми. Их нельзя было разделить ни на какое другое, кроме как на самоё себя и единицы. Бошняка всегда восхищала эта математическая цельность. Ты либо число, либо один.

Он зажёг лампу, поднёс к её лицу.

Каролина прикрылась от света ладонью.

– Саша, – сказала. – Я знаю, что это вы.

Бошняк улыбнулся, поставил лампу на столик:

– Как же вы узнали меня?

– Только вы бываете столь бесцеремонны.

– Вот я и пришёл – незваный, непрошеный.

Каролина крепко взяла его за лацканы расстёгнутого сюртука, потянула к себе.

– Званый и прошеный.

Не защищённое корсетом тело. Мягкая и тёплая грудь.

Только сейчас при свете лампы он разглядел еле заметный пушок над её верхней губой.

– Говорят, если спящей женщине осветить лицо, – Бошняк наклонился над Каролиной, – то можно узнать все её тайны.

Каролина на мгновение стала серьёзной.

– C'est une blague, ma chère. Je voulais juste vous voir[36], – прошептал он.

Фролка ждал Бошняка на улице. Растирал озябшие от утра руки.

– Вона кто в гости-то к нам, Александр Карлович… – сказал. – Может, пистолеты зарядить?

Он заспешил за Бошняком по лестнице.

– Или сразу в Херсонскую губернию?.. Коников я покормил.

Посреди гостиной, в кресле, обтянутом красным потёртым атласом, сидел граф Витт, рассматривал неухоженную шпагу Бошняка.

– Тренируетесь, Александр Карлович? – спросил. – Разумно. Если не ошибаюсь, вы с Наполеоном повоевать не успели, а над такими бравыми вояками-заговорщиками нынче верх взяли. Герои все как один… Хотите урок?

Витт бросил шпагу Бошняку. Тот не успел поймать, шпага со звоном упала на ковёр. Бошняк поднял её:

– У меня мало времени для уроков.

Ещё одна шпага стояла в каминной подставке для кочерги. Витт взял её, осмотрел с усмешкой.

– М-да… – отсалютовал, встал в позицию. – И тем не менее урок я вам дам.

Витт наступал легко. Схватка со слабым соперником не доставляла ему удовольствия.

– Спокойнее, Александр Карлыч, – сказал он. – En escrime, ce n'est pas la vitesse qui importe, mais le choix de la cible[37]…

Витт сделал выпад. Бошняк уклонился.

– Есть у меня человек один, – сказал Витт. – Он известие принёс, которое меня весьма обеспокоило. Я о записке полковника Пестеля, что в бумагах покойного плац-майора Аникеева найдена была.

– Что за записка? – спросил Бошняк.

Витт перестал фехтовать, пошёл вокруг Бошняка.

– Так они её вам не показали? – удивился он. – Лавр Петрович? Бенкендорф? Не доверяют доносчику-то… Не доверяют.

Бошняк пошёл в атаку.

– Что за записка? – повторил.

Витт легко отразил его выпад.

– В записке Пестеля как заговорщик упоминается некая К.С., – сказал Витт.

– Кому записка писана?

– Если б знать… Ne tendez pas votre bras jusqu'au bout. Cela nuit à la précision de l'attaque[38]. Боюсь, теперь про тайные дела Каролины Адамовны не только наш Лавр Петрович узнает… – граф увеличил натиск. – Да ещё Егорыч ваш… После встречи с вами он незамедлительно в Царское Село помчался. А вот с кем говорил – неведомо.

У Бошняка сбилось дыхание. На лбу выступил пот.

Витт ослабил напор:

– Pour une fente correcte, vous ne devez pas incliner le corps[39]. Возможно, вы хороший следователь, Александр Карлович. Но царедворец из вас никакой. Царедворцу, в отличие от следователя, необходимо умение не задавать нужных вопросов. Теперь для ареста Каролины Адамовны достаточно ещё одного свидетеля, который имя её назовёт.

– Тут и ваша голова закачается? – спросил Бошняк.

Точным ударом Витт выбил у Бошняка шпагу, подставил клинок к его горлу.

– Нет, Александр Карлович, из-за себя я бы к вам не пришёл, – сказал он. – В колодки. На каторгу. Но не к вам.

Витт убрал шпагу.

– Так что мой урок дорогого стоит.

Бошняк поднял шпагу. Витт сделал резкий выпад:

– Vous êtes imprudent[40].

На рубашке Бошняка появился тонкий, не тронувший кожу надрез.

Витт отступил на шаг, позволив Бошняку встать в позицию, принялся неторопливо фехтовать.

– Этот роман ваш до эшафота её доведёт. Каролина должна уехать. А вам остаться следует и все доказательства против неё уничтожить. Отчего же вы не спрашиваете, в чём её вина? Она же вам тоже не доверяет.

Бошняк сделал удачный выпад, рассёк рубашку и кожу на плече Витта.

– О… – проговорил Витт. – Урок прошёл не зря.

И ударил Бошняка кулаком в лицо. Бошняк опрокинулся на пол.

– Против правил, знаю, – Витт встал над Бошняком. – А знаете, почему она до сих пор с вами? Жид этот, Швейцер (ох уж эти мне жиды), сказал ей, что только вы защитить её сможете. А для этого она вас защищать должна, сколько возможно.

Витт усмехнулся.

– Я было тоже поверил. Уж больно ловко всё как-то совпало. А теперь вижу, – покачал он головой, – выдумки это балаганные.

– С чего же вы взяли, что я теперь помогать ей буду? – спросил Бошняк.

– А куда вы денетесь? – Витт отсалютовал, отбросил шпагу, вышел.

Лёжа на ковре, Бошняк вытер с подбородка кровь.

За окном кабинета Лавра Петровича скучно маршировал взвод солдат. Голос командира отрывисто, глухо слышался сквозь закрытое окно:

– На пле-е-чо! К но-о-ге! На пле-е-чо! К но-о-ге! Обухов, ёксель-моксель! К ноге, Обухов!

Лавр Петрович сидел за письменным столом, первый ищейка расположился на скамье и ковырял в носу. Второй был послан в лавку за копчёным лещом.

Вынув табакерку, Лавр Петрович щёлкнул крышкой, ухватил пальцами щепоть табаку. В эту минуту распахнулась дверь и в кабинет вошёл Бошняк.

Взгляд у него был прозрачный, и это Лавра Петровича насторожило.

– Где записка? – голос Бошняка был по-утреннему спокоен.

Лавр Петрович замер с табаком на пальце, разглядывая потолок.

– Я, как начальник ваш, всё знать должен, – сказал Бошняк.

Бошняк подошёл к окну, стёр ладонью пыль со стекла, принялся смотреть на улицу.

– Я же, ваше благородие… Я же…

Лавр Петрович прошёл к печке, зачем-то заглянул за неё. Вытащил из простенка стопку папок, принялся не торопясь открывать. В одной нашлась записка. Он подал её