Александру.

Каролина говорила размеренно и спокойно, как о делах обычных.

– Я ни о чём не жалею и ни в чём не раскаиваюсь. Не знаю, отравил его тот неизвестный мне третий или он умер от постигшей его болезни. Но он умер. Говорю вам это, чтобы вы знали, какой вы молодец.

– Вам придётся немедля уехать, – сказал Бошняк. – Скоро следствие доберётся до фон Пелена и всё из него вытрясет. Не думаю, что он ради вас преждевременно покинет этот мир.

– А вы? – легко спросила Каролина. – На что вы готовы ради меня?

У неё вконец испортилось настроение.

– И каков должен быть мой ответ? – спросил Бошняк.

– Что вы любите меня, что готовы на всё, что сто тысяч фон пеленов разом не сравнятся с вами… Чёрт побери, – Каролина прятала за иронией свою злость. – Как же это всё глупо звучит.

Ветер перестал, но Каролина всё придерживала края шляпки:

– Вы правы. Мне пора ехать. Завтра же. А вы… Вы пожалеете. Но будет поздно. Вы уже жалеете.

Каролина легко соскочила с повозки и нечаянно выбила из рук Бошняка трость. Та упала в дорожную пыль. Фролка натянул поводья. Каролина подняла трость, отдала Бошняку:

– Говорят, некоторые жёны заговорщиков изъявили желание отправиться за мужьями своими на каторгу. Глупо, не правда ли?

Придерживая юбки, пошла в город.

– Трогай, – сказал Бошняк.

– Может, охолонёт? – спросил Фролка.

– Трогай.

По полу следственного кабинета были разбросаны бумаги. По листу с надписью «Протоколъ» полз рак. Возле печи на расстеленной шинели храпел Лавр Петрович; из расстёгнутой рубахи выглядывала розовая волосатая грудь.

Лавр Петрович, как и полагал Бошняк, пил четвёртый день. Расследование не двигалось с места.

У противоположной стены на стульях, вытянув ноги, развалились ищейки. Второй ищейка кивнул на разбросанные листы.

– Соберём? – шёпотом спросил он.

– Опять раскидает, – тоже шёпотом ответил первый ищейка.

– Чего это он? – спросил второй.

– Свободы хочет, – сказал первый. – И любит, чтоб вера ему была.

Второй ищейка покосился на Лавра Петровича:

– Так он же у нас врун первостатейный.

– Оттого и любит.

– Я всё слышу, – пробормотал во сне Лавр Петрович.

За окном кабинета кто-то с надрывом крикнул:

– Толстого мне надоть! Пузатого самого! Уй! Фамилия? Ать! Какая, на хрен, фамилия?!

Лавр Петрович поднял мятую голову. Перевёл мутный взгляд на ищеек. Утёр рот, кряхтя, поднялся.

Подойдя к окну, толкнул створки. Во дворе двое служивых, приняв под руки Босятку, тащили его на улицу. Тот по-кошачьи щерил гнилые зубы и дрыгал ногами.

– Почто праздник? – крикнул Лавр Петрович.

– В участок пройти желал, – объяснил один из служивых.

– Оставь! – сказал Лавр Петрович.

Босятка отряхнулся, расправил плечи, гоголем подошёл к окну.

– Видал я его, – сказал и для солидности чиркнул костылём. – В нашенском бараке квартирует… Здоровенный. Молчит… И дырка в башке – вот как тут прям. Про всё не скажу, но дырка точно его.

Во рту у Лавра Петровича было сухо, как бывает сухо только во рту у Лавра Петровича.

– А не врёшь? – Лавр Петрович икнул.

Босятка перекрестился:

– Вот те всё!

– Со мной поедешь. Коли правду сказал, с меня целковый, – Лавр Петрович повернулся к ищейкам. – Пряжников. Солдат сколько у нас?

На улицах было малолюдно – Петербург после служения возвращался домой. В доме по левую руку была открыта дверь на балкон, занавески колыхались. Слышались звуки скрипки и фортепьяно. Дама пела романс.

Размазываясь, тянулись река, мост, львы.

Экипаж въехал в тесный переулок. Стук копыт задрожал в кривых стенах. Лавр Петрович заглядывал в ползущие мимо окна. Везде отражалось его злое похмелье и спящий рядом Босятка. Он всё время пытался пристроиться на плече Лавра Петровича, пока тот не двинул его локтем в бок.

В одном из окон занавеска была отодвинута; в полутёмной комнате мылась в тазу старуха. Держа за ручку большой железный чайник, лила себе на голову. Вода бежала по жидким волосам, по отвислой сухой груди. От тела шёл пар. Лавр Петрович встретился с ней взглядом. Старуха улыбнулась ему негнущимся ртом. Лавр Петрович подумал, что он вовсе разучился видеть стыд. И виной тому его жалкое существование.

Из-за угла выплыла кривая вывеска винной лавки.

Лавр Петрович отвернулся. Пора было прийти в себя.

До бараков добрались за полчаса. Лавр Петрович, Босятка и двое ищеек не торопясь спустились на землю.

Подвода с солдатами остановилась рядом.

– Кто главный? – спросил Лавр Петрович.

– Я, ваше благородие, – отозвался коренастый прапорщик Вахрамеев. Был Вахрамеев сед и толст, как и Лавр Петрович.

– Почему я тебя раньше не заметил? – спросил Лавр Петрович.

– А я незаметный, – ответил Вахрамеев.

– Всё тут оцепить, чтоб вошь не проползла, – сказал Лавр Петрович.

– Стройсь, – негромко скомандовал Вахрамеев.

Солдаты стали вылезать из подводы, выстраиваться в шеренгу.

Лавр Петрович поискал глазами Босятку:

– Веди, давай.

Волоча непослушную ногу, Босятка пополз в проход между бараками. Лавр Петрович зашагал рядом. Темнело, от земли тянуло сыростью. Возле входов в бараки сидели нищие с тяжёлыми от вшей головами.

– Я как увидал, сразу понял: он, – шепелявил Босятка. – Весь как на бумажке.

Из кривых окошек слышались пьяные голоса. Лавр Петрович наступил в лужу, чуть не упал.

– Вот же ж… – выругался он.

Ищейки держались сзади. Второй шёл неестественно прямо, придерживая рукой живот.

– И вот чего ему всё неймётся, – шёпотом сказал он первому ищейке. – Солдат-то нагнали. Пущай бы они и арестовывали.

– Сам хочет, – шёпотом ответил первый ищейка. – Чтобы, значит, господину Бошняку нос утереть.

– А вот ежели, к примеру, мы его спымаем, – сказал второй ищейка, – нам тоже дадут?

– Чего ж дадут? – не понял первый.

– Тыщу рублёв.

– Держи карман, не порви кафтан, – усмехнулся первый.

За стеной пьяный голос фальшиво затянул:

Я пойду возьму кистеньИ наделаю делов…

Лавр Петрович с Босяткой остановились на углу. Босятка указал на дальний барак, что стоял у глухого забора. Дверь была открыта. На верёвке, протянутой меж крышами, висел фонарь, огонёк едва теплился за чёрными от копоти стёклами.

– Вон, где дверца, – сказал Босятка. – Там сейчас.

– Ничего не напутал? – поглядел на него Лавр Петрович.

– Вы с опаской к нему… – сказал Босятка. – У него это… Ручища и пистолет заряженный… А целковый когда?

Лавр Петрович покосился недобро:

– Ты, морда, отечество за целковый купить хочешь?!

Босятка поглядел растерянно.

– Как же-с… – пробормотал он. – А обещано было…

– Давай я тебе в уплату… ноздри порву? – предложил Лавр Петрович.

Босятка попятился.

– Ноздри – это много, – сказал. – Это я вам ещё должен останусь.

Босятка уронил костыль и вприпрыжку припустил в сгущающуюся темноту.

Лавр Петрович достал пистолеты, глянул на ищеек:

– Пистолеты у всех готовы? Порох не сырой?

Первый ищейка усмехнулся и вынул свой пистолет из рукавицы. Второй вытянул из-за пазухи старую длинную саблю.

– А пистулина где? – спросил Лавр Петрович.

Второй ищейка хмуро подышал на ржавый клинок.

– Как ты ей махать собрался? – спросил первый ищейка. – В бараке?

– Пуля – она раз, и нет, – сказал второй ищейка. – А сабелькой махай и махай – хоть в бараке, хоть в буераке.

Лавр Петрович покачал головой:

– Пошли.

Грязь чавкала под ногами. За стенами ничего, кроме неба, видно не было.

Дойдя до дверного проёма Лавр Петрович осторожно заглянул в барак. Из темноты в ноздри ударил тяжёлый запах.

– Ну и вонь, – прошептал.

Лавр